— На кого ж ты похож… — скривился Владик, оглядывая Антона с ног до головы.
— Мерзкий такой, липкий. Фу! — добавила Даша Спиридонова.
— Мыльный, сальный…
— Фамилии соответствующий. — усмехнулся Владик.
Костя Шибай нагнулся и присмотрелся к Антошиным брюкам.
— Ой, даже в карманы сальная жижа залилась, — заключил он в конце осмотра, — как же ты жить-то теперь будешь, Гуманоид?
— Холодный и скользкий. — ничего не было приятней Даше Спиридоновой, чем поупражняться в остроумии на ком-нибудь беззащитном. — Как протухшая рыба.
И Даша попыталась ткнуть в Антошу пластмассовой вилкой. Не успел Антоша буркнуть: «Ну, чего пристала!», как Даша уже получила от Балованцевой Арины по рукам и обиженно фыркнула.
— Ну, гуттаперчевый мальчик, говори, пока жир на тебе не застыл, ты зачем на трубы полез? — Галина Гавриловна старалась сделать всё, чтобы Петру Брониславовичу не было стыдно за своего питомца. — Чего молчишь, акробатик? Что нам с тобой делать?
Антон отмалчивался и скрёб ногтями жир.
— Предлагаю его кипятком обдать. Сразу весь жир сойдёт. — предложил Костик.
— Ага, вместе с кожей! — Зое Редькиной было очень жалко соседа по парте.
— Тогда предлагаю замочить его в скипидаре на ночь, а внутрь касторки заставить принять. — методы Кости Шибая были старинными и суровыми.
— Нет уж, дудки! — услышав о касторке и скипидаре, встрепенулся Антон, и даже капли жира полетели от него в разные стороны.
— Я тебе дам «дудки»! — увидев, что Антон дёрнулся в сторону, собираясь удрать, заявил Костя.
— А я добавлю. — проговорил Витя Рындин, и Антон покорно опустил руки и дёргаться перестал. Витя так добавит…
Тем временем Галина Гавриловна подозвала двух работниц в синих халатах.
— Не волнуйтесь Пётр Брониславович, — бодро сказала Галина Гавриловна, подавая Петру Брониславовичу полотенце, — с вашим мальчиком всё будет хорошо. Его нужно только скорее в моечную отправить, его там из нескольких шлангов водой окатят, как следует, — и порядок!
— Кипятком окатят?! — в ужасе вскрикнул Антоша Мыльченко. — Нет!
— Там разберутся. — строго сказал ему Пётр Брониславович. — Давай-ка, иди за тётями.
— Пойдём, мальчик…
Антон с сомнением посмотрел на работниц и принялся капризничать:
— Ой, нет, я не могу идти! Скользко мне! Ой, и плохо! Понесите меня!
— Да, размечтался, одноглазый, как говорят у нас в деревне, угрожающе ухмыльнулся Шибай, — смотри, как только тебя там помоют, приходи сюда, не заблудись.
— Ага! А ты меня, Костя, бить будешь! — так пронзительно воскликнул Антоша, что обе работницы чуть не заплакали от жалости.
— Нет, поцелую тебя в твой сало-жировой лоб! — снова ухмыльнулся Костик.
Антон после этих слов, казалось, пристыл к полу и не двигался.
— Да иди, не бойся, никто тебя такого не тронет! — двумя пальчиками подтолкнул Антошу в спину Владик.
Антон сразу поверил и направился вместе с жалостливыми работницами и Галиной Гавриловной куда-то в глубину заводских помещений. Класс во главе с Петром Брониславовичем остался рассматривать движущиеся части колбасных машин. Некоторые уже с явной неохотой подъедали остатки дегустации. Пётр Брониславович время от времени молча качал головой, и на лице его можно было прочитать душевную борьбу.
Прошло примерно полчаса. И вот из коридора послышался бодрый весёлый голос Галины Гавриловны. Пётр Брониславович радостно вскинул голову.
— А вот и ваш акробатик! — сообщила Галина Гавриловна. — Намытый!
Весь класс повернулся и стал внимательно изучать появившегося Антошу.
— Шлёпаешь, придурок? — строго спросил Мамед, чтобы несколько сбить глупое веселье с лица Мыльченко, из-за которого вот уже полчаса пришлось всем толочься возле опустевших столов.
— Ах, отстаньте! — Антон лишь махнул лапкой в сторону Мамеда. Никого он сейчас не боялся, потому что новые впечатления вихрем закрутились в его поэтической голове. — Ребята, я там такое видел, такое!
— Что? — поинтересовались девочки.
— Ты что там, не один мылся?
— Один. Меня мыли, мыли, мыли… А знаете, из чего? Из шлангов, но таких толстых, что туда внутрь запросто залезть можно и там сидеть! восторженно захлёбывался своим рассказом. Антон. — Водой так и обдавали, обдавали. С напором! А потом сушили, всего высушили — и ботинки, и курточку!
Нет, наказывать такого чистенького и трогательного мальчика было никак нельзя. Галина Гавриловна, в умилении сложив ручки под подбородком, смотрела на него и улыбалась. И ребята бить своего злосчастного Гуманоида тоже не моги.