Поздняя луна.
Интересно, где это мы сейчас?
Одно время, но недолго, на горизонте намечались какие-то горы. Пустыня становилась все белей.
— Один доллар, — сказал парень, похлопывая меня по ноге.
Я посмотрела на лапу с длинными пальцами и грязными ногтями, лежавшую у меня на бедре, сняла ее левой рукой и переложила к нему на колени. Внимательно посмотрела ему в лицо. Высокие скулы, лицо в форме гроба, в саркастической ухмылке — оттенок угрозы. Видимо, считает себя сердцеедом. Черт, да он, вероятно, и был им у себя в Манагуа. На него клевали девчонки до шестнадцати и вдовы после пятидесяти, но все остальные видели его насквозь.
На нем не по размеру большая черная футболка и синие джинсы «Ранглер», подрубленные на машинке. Меня заинтересовали кроссовки: белые, фирмы «Найк», модель «Джордан», подошва с воздушной полостью, снаружи кажется, что она двухслойная. Парень вырядился в дорогу, но было видно, что он — в штанах, доставшихся от брата, и в чужих подержанных кроссовках — грязен и беден.
Тем не менее это его не оправдывало.
— Один доллар за освежающий напиток, — не отвязывался парень.
Надо его вразумить.
— В наших местах, дружок, говорят: «Не дашь человеку напиться, он за тебя у райских врат словечка не замолвит». Но, может, ты не веришь в рай. Дело обычное. Сейчас многие не верят, — холодно сказала я.
Парень смутился.
— Расскажите, сеньора, — попросил он.
Сеньора, не сеньорита. Нормально. Так-то лучше, чем «сестренка».
— Это просто поговорка, забудь, — попыталась я ободрить его.
По холодному, пренебрежительному взгляду я поняла, что он на крючке. Как просто. Бедный ребенок, подумала я и отвернулась к равнине за окном. Несколько жалких деревьев, высохший ручей.
— Ну ладно, пятьдесят центов — и вода ваша… Черт, да возьмите даром!
Я зевнула.
— Берите, — сказал парень, ставя бутылку мне на колени.
Дальше мучить его не было смысла.
— Только ради тебя, — согласилась я.
Он с облегчением улыбнулся. Совсем по-детски, широко, открыто. Жизнь еще не отучила. Да он и не видал ее по большому счету.
Ему двадцать один или двадцать два. Я его старше лет на пять. Полдесятилетия, а какая разница в опыте!
Отвинтив крышечку, глотнула тепловатой воды и вернула бутылку, поблагодарив:
— Muy amable.[3]
Он прижал руку к сердцу и вежливо отозвался:
— Не стоит благодарности.
Видимо, парень рос и воспитывался среди своих сестер и тетушек. Мне стало любопытно, и я спросила:
— Как тебя зовут?
— Франсиско.
— Педро, кажется, говорил, ты из Никарагуа?
— Родом оттуда, но несколько лет жил в окрестностях Мехико-Сити. Потом переехал в Хуарес.
Черт, я-то как раз собиралась сказать, что тоже из Мехико-Сити. Придется придумать что-нибудь другое.
— Ясно, — торопливо проговорила я. — Чем собираешься заняться в Америке?
— Хочу делать деньги, — признался он.
Старик что-то пробурчал, мальчик-индеец ухмыльнулся. Разумеется. Я тут среди них белая ворона. В Америку все едут за деньгами.
— А что не пересек границу в Хуаресе?
— «Vientos Huracanados», «Ураганный ветер», — объяснил он шепотом, наклонившись поближе.
Я понимающе кивнула. Это новая, особо опасная банда, торгующая наркотиками. Они никого не убивают. Они просто приходят к вам в дом, дробят коленные чашечки вашим детям. Потом едут к вашей маме и поджигают дом вместе с нею. Потом едут на кладбище, выкапывают из могилы тело вашего папы и отрывают ему голову. С такими лучше не связываться.
— А что ты им сделал?
Франсиско покачал головой, показывая, что не хочет это обсуждать.
— Я работал механиком в Белизе, говорю по-английски, — встрял в разговор парень из Гватемалы.
Я кивнула и нацепила солнечные очки. Понимаете теперь, почему не стоит затевать разговоры в дороге? Слово за слово, и судьба этих двоих мне уже небезразлична.
Закрыла глаза, делая вид, что дремлю.
Ребята начали болтать о футболе, сидящий рядом со мною старик запел какую-то старинную цыганскую балладу.
Через некоторое время я и в самом деле заснула.
Гектор говорит, что мозг млекопитающего — самая удивительная штука на свете. Даже во сне он занимается критической оценкой вещей и событий, следит за температурой, обрабатывает информацию, воспринятую слухом и обонянием.
Проснувшись, я уже знала: что-то неладно. Горечь во рту — вкус адреналина.
«Лендровер» стоял.
— Что случилось? — спросила я.
— Перед нами машина, — ответил Франсиско.
Я посмотрела сквозь грязное лобовое стекло. Так и есть, впереди нас громоздился красный пикап «шевроле». Новый. Огромный.