На кухне за старым столом с потёртой и исцарапанной столешницей сидел татуированный мужик лет пятидесяти в серой от грязи майке и клубком спутанных волос, кокетливо выглядывающих из выреза на груди. Рядом с ним стояли ополовиненная бутылка «Пшеничной», давно не мытый стакан и тарелка с нарезанными кружочками маринованного огурца.
«Точно шалман, – констатировал я. – Вот же ж, млять, чего же мне так не везёт?!»
– Пашенька, ну нельзя же днём уже за бутылку браться! – начала воспитательную работу родительница. – Тебе же ночью на смену идти, а ты пьёшь уже.
Мужик молчал, тупо уставившись глазами в стол. Икнул, брызнув слюной на стол. Затем поднял голову и увидел меня. Выражение лица стало более осмысленным. Губы алкаша растянулись в улыбке.
– О, Миха. Выписали уже? Садись, выпьем! – протянул ладонь поклонник зелёного змия.
После короткого колебания я решил всё-таки пожать руку жертве алкоголя.
А мать, пользуясь тем, что внимание любителя водки отвлечено, попыталась схватить бутылку с живительной влагой.
– Ты чего? – Мужик быстро цапнул драгоценный сосуд, разразился матерной тирадой и замахнулся.
Хватаю его за запястье.
– Не надо. Поднимать руку. На мою мать, – советую Паше.
– Правильно, Миша, молодец, – поддержала меня довольная Петровна. – Никак за ум взялся! Не давай пить этому ироду! Совсем уже с ума сошёл!
Отёчная морда мужика налилась кровью. Он попытался схватить другой рукой кухонный нож, лежащий на столе. Резко толкаю его плечом, и приподнявшийся со стула Паша падает грудью на стол. Нож, до которого он чуть не успел дотянуться, улетает на пол. Бутылка с грохотом падает, орошая стол и коричневый, местами вздыбленный линолеум прозрачной влагой.
Приходится скручивать взревевшего мужика, заламывая руки за спину.
– Куда его тащить? – спрашиваю у матери.
– Сейчас, Миша, сейчас, я комнату открою, – засуетилась родительница.
Тело брыкается, но как-то вяло. Мычит нечленораздельно матюки, но я уже вытаскиваю его в коридор. Мать дрожащими руками вставляет ключ в замок одной из комнат и распахивает дверь. Затаскиваю алкаша в помещение и укладываю на диван. Он пытается встать, но лёгким толчком в грудь снова отправляю его в горизонтальное положение.
Паша, поняв, что встать не получится, сворачивается в клубочек, подтягивает подушку к себе и моментально засыпает, радуя нас могучим храпом.
Утираю пот, дышу, как будто после марафона, сердце чуть не выпрыгивает из груди, отстукивая барабанную дробь о грудную клетку.
– Сыночка, с тобой всё в порядке? – обеспокоенно спрашивает мама, заметив моё состояние.
– Нормально. Просто ещё не совсем восстановился после больницы, – успокаиваю родительницу.
– Может, пойдёшь полежишь в своей комнате?
«Если бы я ещё знал, где она находится».
– Так у меня ключей нет, – отвечаю я. – Как я туда пройду?
– Сейчас я открою, – суетится матушка, доставая из сумочки связку ключей, – пойдём.
Вежливо пропускаю родительницу вперёд. Выходим в коридор. Следующая дверь оказалась моей комнатой. Захожу за матушкой и осматриваю помещение, где мне предстоит жить некоторое время. Кровать с железной сеткой. Матрас аккуратно заправлен одеялом. На нём лежит подушка в белоснежной накрахмаленной наволочке.
– Я к твоему приезду постельное белье постирала, – сообщает матушка.
– Спасибо, мамуль.
Продолжаю осмотр комнаты. Всё остальное производит удручающее впечатление. Затёртый красно-коричневый ковер на стене, убогий половичок с расползающимися во все стороны нитями. У окна – покарябанный письменный стол. На столешнице лежит мутное оргстекло. Под ним – несколько фоток и какие-то обложки журналов. Сбоку от стола – плакат с грудастой красоткой в откровенном бикини. Там же – небольшой шкаф со старыми книгами.
«М-да, бомжатник бомжатником, – делаю вывод. – Живу в коммуналке, папаша – алкоголик и моральный урод. Предыдущий хозяин тушки – отсидевший уголовник. Полный букет для последующей деградации. Как там великий Карл Маркс говорил? Бытие определяет сознание? Значит, надо срочно что-то делать, менять условия, выходить из этой среды. Кстати, а Паша – точно мой папаша? Сынком он меня не обзывал вроде, а когда матерился, орал мамаше „твой щенок“. Надо проверить».
Разворачиваюсь к матери.
– Мать, а чего это папаша такой буйный сегодня?
– Какой папаша? – недоумевает она, а потом в глазах мелькает искорка понимания. – А, ты о Пашке, что ли? Чудно, раньше ты его папашей никогда не называл.
«Понятно, скорее всего, отчим. Надо фотки посмотреть старые, чтобы понимать, что к чему».