С краткосрочными кредитами опыта мне было не занимать. И так каждый раз. Деньги, прихода которых ожидал Алек, — они всегда представлялись моими. Будто каждая купюра снабжена специальной меткой: для меня. Но когда деньги в натуре приходили, то уже совсем не были похожи на мои. Гораздо больше они напоминали деньги Алека. И ему вовсе не улыбалось транжирить на меня всю сумму. Вот такие они, деньги, ненадежные. Этого у них не отнять, что да, то да.
Кое-что из этого я высказал Алеку. Он не слушал. Я тоже. Отворилась внутренняя дверь, и в комнату на цыпочках вошла высокая деваха в плиссированных трусиках. Вот это да, подумал я, вот это настоящая дока по части трусиков, спору нет. Кожа ее имела экзотический оттенок, почти смехотворно экзотический. Откуда она? С Борнео, Мадагаскара, Меркурия? Прикрывая рукой лицо, она потянулась за своей сумочкой. Щеголять грудью цвета красного дерева она не стеснялась, и заценить эти буфера доводилось уже явно куче народу. За ее спиной ослепительно, как нить накаливания, сияла кафелем каморка без единого окна. С такими ванными комнатами я был хорошо знаком, не ванная, а сплошное оскорбление действием (можно подумать, ванная как таковая — недостачточное испытание). Ощущаешь себя крысой, мочишься по-крысиному, под неусыпным оком высокоученых крысоведов.
— Куда деться косметичка, — наконец выговорила прекрасная туземка.
— Милочка, хочешь перно? — сказал Алек. — Джон, это Эйлин. Эйлин, это Джон.
— Только что зубы почистить, — ответила она, развернулась и снова исчезла в ванной, двигаясь, правда, уже более естественно. Алек и я молча проводили взглядом ее дивно покатые плечи, ухоженную попку.
— Где это можно так загореть? — полюбопытствовал я. — На острове каком-нибудь?
— "Ши-глосс"[12] творит натуральные чудеса, — процитировал он рекламный ролик, не отрывая взгляда от закрытой двери ванной. — Не поверишь, но задница у нее белая, как эти трусики. Эйлин не хочет, чтобы о ней думали, будто она загорала голышом. Считает, это неприлично. Смех, да и только.
— Трусики-то призовые, — живо отозвался я. — А теперь послушай. — Я предупреждающе постучал пальцем по бутылке. — Может, перекрыть тебе кран? Вдруг ты опять все врешь? Хотелось бы знать вообще, куда все эти бабки деваются, что я тебе даю и даю — как в прорву. — На кровати лежали, свернувшись в трубочку, два авиабилета. Я подобрал их и развернул. Лондон—Париж, первый класс. — А кто Эйлин по твоей классификации? Толстая медсестра?
— Нет, сука деловая. Билеты она покупала. И ей я тоже денег должен. — Он содрогнулся и брезгливо всплеснул руками, будто стряхивал невидимую грязь. — Как меня все это уже достало, мочи нет. Тебе-то что, попал в струю, и ни забот, ни хлопот. Слушай, душу не трави, дай денег, а?
Этого мне и надо было. Именно это я хотел увидеть, услышать и ощутить — приветственный залп его страха, на встречных курсах. Мой взлет, его падение. Воз можно, за это я на самом деле и платил.
— Ну, посмотрим, — сказал я. — Может, и придумаю чего-нибудь.
Резко тренькнул звонок, потом в дверь трижды постучали, угрюмо и сосредоточенно. Алек был уже на ногах и с натренированной бесшумностью пятился к ванной, взмахом ладони показывая, что его нет и не будет. Напоследок он энергично мотнул головой и сгинул.
Не расставаясь со стаканом и сигаретой, я отодвинул запоры и пихнул входную дверь ногой. На пороге, облокотившись о косяк, словно успел утомиться, стоял взлохмаченный толстяк и тер кулаками глаза. Скалился он злобно и устало, но во взгляде, когда он поднял голову, еще не успели погаснуть веселые искорки. Да, крупный тип, моего примерно веса. Блестящая ткань дорогого костюма отражала свет из окна в торце коридора.
— Чего надо?
— Мистер Ллуэллин? — выпрямился он.
Он явно не ожидал увидеть меня; такого, как я. Куда мне до сухопарой франтоватости Алека, до беспредельной ушлости великосветского сорвиголовы. Визитер явно не ожидал увидеть меня; такого, как он сам.
— А кто спрашивает?
— Мистера Ллуэллина случайно нет дома? Я его не застал? Не возражаете, если я взгляну?
— Возражаю.
— На самом деле, — проговорил он, — это просто глупость. Ваш приятель капитально сглупил. Но мы шутить не любим. С шутниками у нас разговор короткий. — Он шагнул вперед. — Давайте-ка разберемся.
— Как же, как же, — сказал я и шагнул ему навстречу. — Плавали — знаем. Скупаете небось чеки недействительные за полцены, а потом с ножом к горлу. — Впрочем, к моему собеседнику это явно не относилось; не костолом и не мордоворот, мелкая сошка. Вольный стрелок или фуражир. Он не выбивал из вас деньги, а нудил и выклянчивал — не мытьем, так катаньем. Занудство как средство к существованию. — Надо бы на вас заявить, — добавил я. — Тоже мне, ковбой[13] выискался. Гроза автострады.
Толстяк понуро ссутулился и отвел взгляд. На мгновение мне представилось, как он сидит у обочины в своем"криминале" или «666», весь красный и запыхавшийся, и соображает, как бы спасти положение. Но вот он плюнул на пол и криво усмехнулся.
— Передайте своему дружку, мы еще встретимся. И с вами тоже,
— Ой, боюсь, боюсь, — отозвался я.
По части запугивания этому типу ничего не светило. Тоже мне, страшилу нашли.
— До скорой встречи, — буркнул он и направился прочь по коридору, бренча ключами в кармане.
Взбодренный, я вернулся в квартиру.
— Он ушел, — провозгласил я, распахнув дверь ванной.
...Ах, порнография! Эйлин взгромоздилась на умывальник, совершенно голая. Нет, в белых трусиках. Нет, все-таки голая: молочно-белый контур— это призрак бикини. Сколько трудов-то (вдруг подумал я) ради натурализма — но, с другой стороны, чего стоит плясуньям притворяться марионетками?.. В резком белом свете ноги ее болтались на плечах у Алека, который обернулся ко мне с выражением досады и натуги. Эйлин тоже повернула голову. Взгляд ее был тусклый и фокусировался с явной неохотой — будто перед зеркалом, и заведомо без шансов обрадоваться тому, что там увидишь. Но самое странное — это был ее рот. Вот, значит, и трусики. Кружевная окантовка пенилась в углах губ, словно мятый букет.
Чек я оставил на кровати. Уже подходя к лестнице, я услышал на удивление ясный и ритмичный звук — поддакивающие всхлипы, судорожные вздохи ребенка перед чихом — и решил, что это Эйлин выплюнула кляп.