Я стал больше ходить пешком. «Фиаско» по-прежнему под арестом. Никак не соберусь вызволить его, заплатить штраф. Слишком уж лениво. Слишком лениво. Угадайте, как долго Осси и Селина строили свои шашни. Два года. Право же, смешно. Я чуть не умер со смеху. В общем и целом, фараоны отнеслись ко мне снисходительно. Кое-кто там сомневался, можно ли классифицировать «фиаско» как средство передвижения, и сомнение сработало в мою пользу. Может, удастся отделаться обычным штрафом за пьянку. «Фиаско» вовсе не так быстроходен, как я это расписывал. Осси спал с Селиной почти так же долго, как и я, — даже дольше, учитывая последние несколько недель. Поначалу между ними были очень теплые чувства, но потом отношения стали чисто сексуальными, после той поездки в Стратфорд. «Фиаско» гораздо тихоходней, чем я это расписывал. Естественно, я отказался идти в участок и настоял, имея на это полное право, чтобы они принесли анализатор дыхания. Потом уселся на поребрик и стал смолить, как паровоз. Также я попробовал еще один трюк. Берешь мелкую монетку, желательно пенни, и катаешь во рту, как леденец. Алкогольно-респираторной трубке это очень не нравится. Но из мелочи нашелся только полтинник, и вдобавок один из фараонов меня засек. Я набрал воздуха, чтобы громко запротестовать, и подавился монетой. Когда прибыл наряд с анализатором, я уже докашлялся до посинения. А стоило мне дыхнуть в трубку, мешочек раздулся, как шар с гелием, и чуть не оторвал меня от асфальта. Судя по всему, постельные запросы у Осси в высшей степени неординарные. По сравнению с ним я середнячок середнячком. Она сказала, что уже охладела к нему, но, с другой стороны, у него такое море бабок. Я уже недель пять на голодной диете. Я так пропитался алкоголем, что даже дрочить без толку. Не жизнь, а какой-то анекдот. И вот еще засада: как бы это ни было тяжело, но должен признаться себе, что я не алкоголик. Будь я алкоголик, у меня и склад ума был бы алкоголический, и конституция. Однако ничего подобного. Осознав это, я попытался залить свое разочарование. Но продолжать пить, как алкоголик, я не могу. Это одни алкоголики могут. Только им это под силу. Только их на это и хватает.
Я стал больше ходить пешком. Безработица — это действительно проблема. Согласен. Но вот что я вам скажу. Работа — это тоже проблема. Алкогольно-респираторная проба дала тогда 339. Я позвонил адвокату, который специализируется на вождении в нетрезвом виде. У него бывали клиенты с 240. Бывали с 245. Бывали даже с 250. Но ни разу еще у него не было клиента с 339. Он все равно взялся меня защищать при условии, что я заплачу, сколько он потребует. Знаете, как малышка Селина финансировала свою аферу? Она не трогала ни моих денег, ни денег Осси. Будучи девушкой высокопринципиальной, она вкалывала как проклятая в бутике Хелль. Но бутик Хелль торгует не только одеждой — по совместительству это еще и секс-шоп. Селина Христом-Богом клянется, что трудилась только за прилавком, что она лишь торговала гондонами с усиками, трусиками с вырезом в промежности и надувными женщинами — продавщица вибраторов и упаковщица фаллоимитаторов, не более того. С праведным негодованием она отвергает любые подозрения в том, будто ассистировала и в дальнем зале, где душевые кабинки. Ой сомневаюсь, при нынешних-то адвокатских гонорарах. Впрочем, плевать. На улицах вечная круговерть, однако почти у всех вектор скорости определяется денежными соображениями. За исключением тех, у кого есть деньги. За рулем припаркованных «алиби» и «криминалов» сидят раскрасневшиеся мужики с разложенными на коленях прайс-листами и счет-фактурами. Бабы тем временем опыляют магазины. Теперь, когда я не должен больше каждый день ходить на работу... кто вообще сказал, что «должен»? С какой стати? Почему у меня не спросили? Целый день корячишься, потом, разваливаясь от усталости, приползаешь домой, и квартира встречает тебя своим несвежим дыханием. Сколько можно терпеть? Бастуйте! Саботируйте производство! Ходить на работу каждый день — это ненастоящая жизнь. В некотором смысле, так даже легче. Вот настоящая жизнь — это нехилый напряг, это как с девяти до пяти (все равно что каждый день на работу ходить). Настоящая жизнь — то, чем я сейчас занимаюсь, и, боюсь, я этого не переживу. Не каждому по плечу быть бродягой. Только бродяг на это и хватает. Только им это под силу. Я пешка в безотказно налаженном деньгами рэкете — делаю то, делаю это, у денег на побегушках. Деньги держат меня за мальчика, но и Америку тоже. И Россию. Деньги всех нас топчут, показывают нам где раки зимуют, ссут на нас и размазывают по стенке. Если завтра вдруг начнется ядерная война, если вся планета добровольно накроется медным тазом, то у всех у нас заранее заготовлены наши ноты протеста, наши банкноты, наши записки самоубийц. Деньги — это свобода. Что да, то да. Но свобода — это деньги. Без денег все равно ни тпру, ни ну. Следует оттрепать деньги, как собака треплет крысу. Гр-р-р-р-р!
— А что будет, если ты расскажешь Мартине? — спросила Селина. Я задумался. — У тебя с ней хорошие шансы, — сказала Селина. — Осси говорит, ты ей нравишься.
Как там ее лик? Привет, ненаглядная. Лик ее бледен, озабочен и не спускает с меня глаз.
Я стал больше ходить пешком. Я... Сегодня на утреннем солнце я увидел бледного парнишку лет трех-четырех, или сколько им там нынче бывает. Парнишка гулял с отцом в коляске без верха. На нем были очки с толстыми стеклами в черной оправе. Дешевая коляска, дешевые очки. Те стали сползать с его бледных ушей, парнишка попытался их удержать и поднял умоляющее лицо к папе — тридцати-с-хреном-летнему, тощему, с длинными тощими волосами, в футболке, в потертых джинсах. У парнишки было терпеливо-страдальческое выражение, свойственное бледным, низкорослым, близоруким, и он сверкнул молочными зубами, выжидающе, завороженно, с законной мольбой. Отец резким движением поправил его очки — резким, но не бездушным, отнюдь нет. Рука парнишки так и оставалась поднятой и кончиками пальцев придержала не такую бледную, не такую слабую руку... Меня проняло со страшной силой — глаза такие старые и так рано, плюс в сочетании с тем бледным, терпеливым ликом.