Никогда за всю историю человечества жажда обогащения не была такой чудовищной, такой беспредельной, как при капитализме.
Деньги не лежат теперь в сундуках, они, как смерч, как ураган, носятся по земле, всё вовлекая в движение и возвращаясь к владельцу с новым и новым приростом. Присвоив труд одной тысячи человек, и обратив его в деньги, капиталист нанимает новых и новых рабочих, покупает сырье и машины, чтобы удвоить, удесятерить свою прибыль.
А рабочие?…
Раньше и теперь
Иные старые люди любят говорить, будто когда-то раньше, давным-давно, всего на земле было много и все стоило дешево, копейки.
Верно, в конце XVI века в России лошадь стоила 1 руб. 38 коп., корова – 67 коп., курица – 11/2 коп., утка – 3 коп., сто яиц стоили 5 коп., пуд меда стоил 41 коп., пуд сахара – 3 руб. 43 коп.
Кажется, и правда куда дешевле, чем теперь!
Но ведь и труд тогда во много раз ниже ценился. За 12–14 часов работы платили… 1 копейку.
Чтобы заработать на фунт сахару, нужно было трудиться в поте лица 9 дней!
Много позже в Москве фунт ржи стоил 1 копейку, а ремесленник зарабатывал в день не больше 3 копеек. На покупку 3 фунтов ржи уходил почти весь дневной заработок. Вот о чем иногда забывают, вспоминая былую дешевизну. На фабриках русских капиталистов Рябушинского и Прохорова рабочий день длился 10 часов.
Тяжелый труд, отсутствие вентиляции в цехах вконец изматывали рабочих. Но и дома их ожидал не отдых, а новые муки.
Вот что писала одна из газет в начале нашего века:
Квартира 18 рабочих-землекопов в доме Авдеева, на Островке, среди которых появилась цинга, помещается в темном, глубоком, сыром подвале, куда дневной свет проникает через одно окно, размер которого в вышину около 3/4 аршина. Помещение это сплошь занято нарами, на которых рабочие спят без всякой подстилки, то есть на голых досках. Питаются рабочие «хозяйскими харчами», круглый год состоящими из солонины самого низшего качества, очень часто с сильным запахом порчи. Меню это изменяется лишь в постные дни, когда рабочих кормят «постной пищей». Случаи заболевания цингой в квартире оказались не первыми.
Другая газета в 1911 году поместила такую заметку:
На наших окраинах громадная армия рабочих людей живет впроголодь, в очагах заразы, вне всякой заботы об их материальных и санитарных интересах. Дети здесь мрут, как мухи…
Дети бедноты, достигнув 10–12 лет, шли работать на фабрики, в мастерские, трактиры. Ими помыкали, били, держали на работе с самого раннего утра до позднего вечера. Нередко приходилось работать без всякого жалованья, только за харчи.
В Москве, в Каретном ряду (так называлась улица), была до революции гостиница «Эрмитаж», а при ней шикарный ресторан. Искусные повара, расторопная и опрятная прислуга, богатая сервировка, красивая мебель – все создало ресторану хорошую репутацию. Его посещала только «чистая» публика – нарядно одетые мужчины и женщины. Плохо одетых не пускали.
В залах ресторана строго соблюдалась благопристойность, и никто из посетителей не знал, что творится там, где чистят овощи, готовят блюда, моют посуду. Но вот однажды прокурору московского окружного суда пришла жалоба крестьянки Ярославской губернии, Угличского уезда, деревни Заозерье, Филатовой. Она писала, что старший повар ресторана «Эрмитаж», французский подданный Эжен Марселья, пользуясь бессилием ее малолетнего сына Петра, который учится поварскому делу, причиняет ему тяжкие и жестокие побои. Так, в мае 1874 года он ударил ночью мальчика весьма сильно в правый бок под ребра; 16 июня наказал его розгами, нанеся ему 30 ударов.
Прокурор предпринял расследование и установил, что повар самым жестоким образом обращался со своим учеником. Сек до крови, как за вину, так и без вины. Издевался. Излюбленной пыткой француза было намазать губы сидящему ученику жгучим кайенским перцем. Раз он приказал кухонной прислуге крепко держать мальчика, а сам взял красильную кисть, раскрасил ему лицо разными красками и не велел умываться. Грозил в противном случае высечь.
Еще хуже жилось детям-сиротам. В приютах кормили впроголодь. Зверские побои были обычными. В 1911 году даже привыкшая к подобным делам Москва была потрясена «ужасами Рукавишниковского приюта». Швейцар этого приюта забил насмерть кочергой шестнадцатилетнего воспитанника.
Перепись 1903 года зарегистрировала в Москве 12 189 совсем неграмотных детей 8 – 12 лет.
Вырастая, эти дети повторяли путь своих отцов и матерей.
Даже те жалкие гроши, что заработал рабочий, ему отдавали не сполна.
Старые люди рассказывают, как владельцы рудников Донбасса, где они работали в юности, «избавляли» шахтеров от денег. Часть зарплаты они выдавали ордерами, по которым купец, по фамилии Каракозов, отпускал залежалые, порченые товары. Эти ордера рабочие прозвали каракозиками. Кроме Каракозова, их никто не брал. Если нужно было что-то купить в другом месте, приходилось обменивать «каракозики» на деньги. Но за рубль каракозиками давали только 10 копеек деньгами.
Капиталисты старого Донбасса, конечно, не были противниками денег. Наоборот, они стремились иметь их как можно больше. Потому-то они и придумали «каракозики». Это давало возможность оплатить труд рабочих дешевыми бумажками. Купец Каракозов тоже не был в обиде: он втридорога продавал свой товар.
В те времена почти десятая часть зарплаты рабочих выдавалась товарами фабричных лавок.
В современных капиталистических странах ограбление рабочих совершается более «культурно».
Нет фабричных лавок, нет каракозиков. Рабочие идут за покупками в магазины, где за зеркальными стеклами витрин и на полках красиво разложены товары, а покупателя встречают вежливо улыбающиеся предупредительные продавцы. Рабочие зачастую не подозревают, что владельцы этих магазинов и фабриканты – пайщики одной компании, и торговые барыши попадают в те же карманы, куда уже пошла большая часть их труда.
Яркая реклама возвещает: в магазине можно купить все – от иголки до автомобиля!
Если у вас нет денег – отпустят в кредит. Покупателю не станут даже называть цену. К чему пугать большой суммой? У него возьмут лишь письменное обязательство в течение двух-трех лет вносить ежемесячно каких-нибудь пятьдесят долларов. Он может сразу же, заплатив первый взнос, получить в пользование купленную вещь – автомобиль, холодильник, обстановку квартиры.
Это соблазнительно, это создает иллюзию обеспеченности. Но многие, набрав товаров, потом чуть ли не весь заработок отдают в погашение стоимости покупок.
«Это удобно! Все для народа!» – кричат буржуазные газеты и политические деятели. Но они молчат о том, что при продаже в кредит и без того высокая цена товара увеличивается на 10–30 %. А если рабочий потерял работу, не успев оплатить купленное?
Тогда у него отбирают вещи, а все внесенные деньги остаются в кассе торговой компании. Нет работы, нет денег, нет имущества, а часто и крова над головой, потому что дом тоже куплен в кредит. Продавцы не улыбаются человеку без гроша в кармане.
Остается жалкое пособие по безработице да длинные очереди за бесплатной тарелкой жидкого супа.
Продажа в кредит существует и у нас, только не для наживы торговых фирм, не для приманки покупателя.
Окончил человек институт, приехал по назначению в незнакомый город – ни родных, ни друзей, квартиру получил бесплатно – государственную, плата небольшая – ни в одной капиталистической стране такой нет, – а обставить нечем. На первых порах кое-какая мебель нужна, посуда, радиоприемник. Приодеться необходимо. Не дороги вещи, но на все сразу денег недостает. Тут-то и приходит на выручку кредит.
Вещь получаешь немедленно, а выплачиваешь в течение нескольких месяцев, года, а то и двух лет – понемногу вычитают из заработной платы. Магазину нечего опасаться, покупка будет оплачена в срок – у нас нет безработицы.