Работа была нелегкая. Вскоре Шимпу пришлось остановиться и утереть лоб. В этот миг взгляд его упал на красивую лаковую ширму в дальнем конце комнаты. Между полом и краем ширмы виднелась пара исполинских ботинок.
Ботинки поразили Шимпа своими размерами, но ничуть не испугали. Просто ботинки, чувствовал он, скорее всего — запасная пара. Только со второго взгляда он приметил, что их венчают брючины. И тут от страха хребет его размягчился до состояния шпината, который варился сейчас на кухонной плите: до него дошло, что в брючинах скрываются ноги. Короче, за ширмой стояли не мирные запасные ботинки, а самые что ни есть боевые, вкупе со своим обладателем.
Он еще не успел опомниться, когда мощная рука отодвинула ширму и вперед выступил человек, подобных которому Шимп Твист никогда в жизни не видел.
— Ну что, гаденыш? — спросил этот внушительный господин.
Лорд Аффенхем думал совершить свой выход гораздо раньше, однако, как всегда, стоило ему задержаться на одном месте, мысли его плавно утекли в сторону. Негромкие звуки, возвестившие, что гость прибыл, навели его на размышление о частных сыщиках — что толкает их на этот путь, чем они занимаются на досуге, что заставляет женщин выходить за них замуж, и каков примерно их годовой доход.
Теперь он очнулся и снова был готов к рукоприкладствам, стратагемам и выходкам.
На вопрос «Ну что, гаденыш?» трудно сразу ответить удовлетворительно. Шимп Твист даже не пытался. Он с открытым ртом смотрел на хозяина комнаты, который, словно вследствие какой-то оптической иллюзии, с каждым мгновением становился все больше. Как часто бывало с ним в минуты смятения, Шимп машинально поднял руку подкрутить ус.
Лорда Аффенхема это взбесило. Подкручивание усов напомнило ему о Лайонеле Грине.
— Прекратите, — строго сказал он.
— Сэр? — раболепно переспросил Шимп.
— Оставьте их в покое, — потребовал лорд Аффенхем, с растущим любопытством глядя на гадкую растительность. — Эти усы, давно они у вас? — спросил он тоном доктора, задающего вопрос о развитии неприятной болезни. — Когда вы впервые их почувствовали?
Шимп слегка удивился, но и обрадовался, что разговор получается таким мирным. Он ответил, что упомянутая поросль возникла сравнительно недавно. Первые шаги к нафабренным усам были сделаны всего два года назад.
— Почему они торчат? — спросил лорд Аффенхем, все дальше углубляясь в тему усов.
Шимп готов был говорить о чем угодно, пока это не касалось его пребывания в комнате.
— Мазь, — отвечал он почти весело.
— Вы их мажете?
— Да, сэр, мажу.
— Чем?
— Вообще-то, сэр, я обычно пользуюсь мылом.
— Каким мылом?
— Туалетным. Или кремом.
— Сапожным?
— Нет, для бритья.
— Тогда почему вы сказали «мазь»?
— Иногда я пользуюсь фаброй, это такая мазь для усов.
— Ну, выглядят они просто ужасно, — откровенно признал лорд Аффенхем. — На вашем месте я бы их сбрил. Чего ради вы носите этот древесный гриб?
На последний вопрос у Шимпа Твиста мог быть только один ответ. Усы — единственное, кроме денег, что он по-настоящему любил, о чем и сказал лорду Аффенхему.
— Тогда вы болван и плут, — объявил лорд Аффенхем. — Впрочем, разумеется, вы болван и плут, иначе не пошли бы в частные сыщики. — А теперь, — продолжал он, поводя плечами, чтобы размять мышцы, — я переломаю тебе кости, жалкий криворожий недомерок.
Несмотря на приятельский тон, в котором разговор протекал до этой минуты, Шимп и на мгновение не упускал из виду возможность подобного поворота. Отвечая на расспросы в самом свойском духе, он, тем не менее, держался от хозяина комнаты на расстоянии вытянутой руки, а сам старался расположиться между ним и дверью.
Слова лорда Аффенхема застали его в стратегической позиции, из которой он мог, не мешкая, юркнуть в дверь. Кролик, окажись он свидетелем этой сцены, понял бы, что видит истинного мастера своего дела и постарался запомнить этот маневр. Лорд Аффенхем рассказывал, что в юные годы сыщики ходили за ним толпой; однажды ему удалось затаиться в темной подворотне и выскочить на преследователя, шедшего за ним от Сент-Джонс-вуд до Беркли-сквера. С тех пор ему ни разу не доводилось видеть, чтобы служители сыска двигались с таким же проворством.
Лорд Аффенхем опечалился. Он корил себя, что увлекся любопытством, когда надо было сосредоточиться на главном. Теперь он навсегда лишил себя радости взять частного сыщика за шею и завязать ее морским узлом. Случай стучится к нам в дверь лишь однажды, и он проморгал этот стук.
Лорд Аффенхем, подобно поэту, чувствовал, что горше слов не выведет перо, чем эти: так могло бы статься.