- Моя жена в ящике в земле, - сказал Дэниел скорее себе самому, чем стоявшему рядом священнику. - Мне следовало бы лежать с ней.
Повисло молчание. Дэниел почувствовал, что священник раздумывает над услышанным.
- Кроме Кингсли никто не знает, что в моей жизни кое-кто есть, - начал священник. - Её зовут Элеонор.
- Красивое имя.
- Она его ненавидит. Разумеется, потому-то я её им и называю.
Дэниел обнаружил, что всё ещё способен улыбаться.
- Разумеется.
- Если вдруг что-то случится с моей Элеонор... - он остановился, сделал глубокий вдох, - ...ни одна яма, ни одна пропасть, ни один каньон, какими бы глубокими они ни были, не вместят моего горя.
Ни одна яма, ни одна пропасть, ни один каньон... Дэниел сердцем почувствовал искренность и правильность этих слов.
- Я в растерянности, не знаю, что делать, - немигающие глаза Дэниела начали слезиться.
- А чего тебе хочется?
- Вырыть настолько глубокую яму, чтобы вместила горе, закопаться туда, закрыть глаза и не открывать их долго-долго.
- Ну так сделай это.
Дэниел повернул голову и встретился со взглядом священника. Со взглядом глаз, обладавших цветом и силой стали.
- А если я больше не смогу выбраться из этой ямы?
- Ты мне доверяешь, Дэниел?
Дэниел не торопился с ответом. Священник , несомненно , заслуживает уважения. Редко встретишь более умного и образованного человека. В то же время он по праву считается одним из самых печально известных садистов Преисподней. Провести с ним вечер наедине отваживаются лишь самые сильные и вышколенные мазохистки, да и то считанные единицы. Интересно, какая его Элеонор? Должно быть, похожа на него: холодная, жёсткая, безжалостная и несгибаемая.
Доверяет ли он священнику? В памяти всплыл случай, когда ещё один садист из окружения Кингсли пренебрёг безопасным словом сабмиссива, сломав юноше-партнёру нос и запястье. Кингсли и священник заперлись тогда с этим садистом в одном из клубов Кинга. В ту ночь там оказались и Дэниел с Мэгги. Крики того мужчины были такими звериными и жалобными, что Дэниел едва не вмешался. Но в зале суда твёрдость Мэгги не уступала её покорности в спальне. Пробыв сабой с семнадцати лет, она возненавидела плохих доминантов всеми фибрами души и в ту ночь, ради разнообразия, дала ему почувствовать свою власть.
- Пусть на собственной шкуре испытает, что такое безжалостность. - Мэгги вернула его «ой ». - Оставь их в покое.
И он оставил. Надо сказать, ему порядком хотелось оказаться в той комнате и вершить собственное жестокое правосудие. Сама мысль о том, что какой-то доминант, и впрямь нанёс связанному сабмиссиву телесные повреждения, воспользовавшись беспомощностью последнего, приводила чуть ли не в слепую ярость.
Когда Дэниел , наконец , ответил священнику, это было от чистого сердца.
- Ты пугаешь меня до усрачки, но, да, я тебе доверяю.
Казалось, оба признания священника ни капли не удивили.
- Что ж, тогда ступай. Выкопай свою яму и заползи внутрь. Если не найдёшь способ выкарабкаться, пошлём кого-нибудь тебя выкапывать.
Три года Дэниел не мог выбраться из ямы горя. Три года он не выезжал из Большого дома, не преступал границ своего имущества. Но священник сдержал обещание, послав ему собственное имущество, свою Элеонор, своё сердце.
- Боже, какой я засранец, - сказал Кингсли Дэниел. - Даже не верится, что пытался отобрать её у него. А ведь он столько для меня сделал. Да и она.
- А что она для тебя сделала? - с каким-то весёлым вуайеристским любопытством ухватился за вопрос Кингсли.
- Спасла мне жизнь. Если бы не она, я бы умер в том доме, Кинг. Да я, в общем-то, и умер.
Тем временем в гостиной Элеонор взяла шахматную фигуру. Её спутник показал на один из квадратов поля, но она покачала головой. Зная его, он сейчас пытается её обучить хитростям какой-нибудь малоизвестной стратегии. Зная её, - играет по самоубийственным правилам, пытаясь поскорее покончить с игрой. Священник снова щёлкнул у неё перед лицом пальцами. Она снова покачала головой. Он раздосадовано вздохнул, потянулся за фигуркой, но тут Элеонор засунула её в рот.
- Merde, только не снова, - вздохнул Кингсли.
Дэниел же просто смотрел. Священник зажал ей пальцами нос, битва двух характеров началась. Учитывая, что рот Элеонор закрыт, а нос зажат, шансов на победу не было никаких. Рано или поздно потребность вздохнуть заставит её забыть об этом своевольном отказе играть по Его правилам.