— Я все равно очень рад, что ты пришла.
Глава двадцать третья
Игрушечные пони должны скакать через барьеры, не сбивая их, и как можно быстрее. Барьерами служили скрученные носки, время отмерял секундомер. Дэниэл в восторге от секундомера, Эмили в восторге от лошадок. Я снимала игру на видеокамеру — для Энди, который хотел показать кассету совету по образованию, чтобы добиться финансовой помощи для аутистов дошкольного возраста. Энди мечтал открыть курсы для тех, кто готов помогать больным детям. Такова его жизненная цель, простая и ясная. И благородная, добавляла я. Еще одна причина моей любви к нему.
— Готова, Эмили? Лошадка на старте? — спросил Энди.
Эмили кивнула, подняв к нему улыбающееся лицо.
— Готов, Дэниэл? Твоя лошадка на старте?
Дэниэл поднял глаза, но не ответил. Энди закивал яростно, и, уловив намек, Дэниэл тоже кивнул.
На старт, внимание, марш! Пони пустились вскачь, через барьеры, под размеренное тиканье секундомера.
Мой брат не знал, как пишется «хитроумное изобретение». Эту причину — единственную — он счел достаточным поводом для звонка среди ночи. Ни один нормальный человек не снял бы трубку в такое время, но я всегда настороже, как зверь, которого однажды уже пытались загнать охотники.
— Как пишется «хитроумное изобретение»? — спросил Ларри.
Энди в постели рядом со мной, его губы еще влажны от моих поцелуев, а в глазах просьба отключить телефон. Сунуть под кровать, швырнуть в окно, спустить в унитаз. Главное — избавиться от него, и немедленно.
— Что? Не знаю, Ларри. Завтра скажу, — ответила я брату. Дети уснули, но в любой момент могли проснуться. Мне очень многое хотелось сделать, и разговор с Ларри никак не вписывался в планы. — Ой, нет! Завтра не скажу. На пару дней уезжаю в Уэльс. Кстати, не волнуйся, если позвонишь и не застанешь меня дома.
— А я за тебя и не волнуюсь. Я за себя волнуюсь. Я несу ответственность за чертову прорву вещей.
Например? За что, собственно, несет ответственность мой брат? Трейлер принадлежит Ванде, попугаи тоже. Машину он наверняка берет напрокат у Ванды. Разве что армия Соединенных Штатов возложила на него ответственность? Пугающая мысль.
Энди вычислил проблему, скатился с кровати и достал ручку и блокнот из своего рюкзака, сваленного в куче с джинсами, футболкой, носками. Написав два слова, молча показал мне листок.
— Понимаешь, — тем временем басил в трубку Ларри, — я хотел написать, что сделал хитроумное изобретение, но не знаю, как это пишется.
— В таком случае, может, и не стоит писать?
Час спустя, положив голову на грудь Энди, я смотрела на желтый мраморный шар луны, заглядывающей в спальню всякий раз, когда ветер раздувал занавески, и прислушивалась к звукам в соседней комнате. Точнее, к сонной тишине в детской.
— Мы услышим их шаги, если они проснутся, — успокоил меня Энди.
Как он понял, о чем я думаю?
— Эмили всегда спит до утра. Если кто и проснется, так Дэниэл.
— Я принесу его к тебе и уйду. А до тех пор побуду с тобой, если ты этого хочешь.
— Энди, конечно, ты можешь остаться.
Он подцепил свалившееся одеяло за угол и натянул на нас.
— Я сказал — если тыэтого хочешь. Скажи, Мелани, даже если ответ мне не понравится. Скажи правду.
Я многое могла бы ему сказать: что он мне дорог; что как бы он ни был близок, мне хочется еще ближе; что я мечтаю забраться в него, как в пещеру, или надеть на себя как вторую кожу, спрятаться в нем…
Но меня хватило лишь на едва слышное:
— Хочу, Энди.
Мимо окон проехала машина, где-то вдалеке взвыл и затих пес.
— И не передумаешь, Мелани? Я пойму и не стану тебя винить.
— Не передумаю.
— Знаешь, когда я понял, что люблю тебя, мне захотелось стереть к чертям лицо твоего мужа с фотографии на камине. Сейчас мне просто его жаль.
— Нечего его жалеть.
— У меня такое чувство, Мелани… Даже не знаю, как его описать. Вроде я чудом избежал страшного несчастья — авиакатастрофы или крушения поезда. Беда прошла мимо — я встретил тебя.
Я всюду видела Энди. Даже днем перед глазами возникала его улыбка — и усталость, тоску, неуверенность как рукой снимало. Энди не просто понимал меня — он меня чувствовал. Его не раздражала моя тревога за Дэниэла. Ему удавалось меня успокоить, он напоминал мне, что время еще есть, и всегда обещал, что мы справимся.
— Если ты со мной только потому, что надеешься на чудо, то тебя ждет разочарование. Не в моих силах превратить Дэниэла в нормального ребенка.
— Вовсе не поэтому, — возразила я чуть быстрее, чем нужно.
— Точно, Мелани? Учти, такого не будет. Я не волшебник. Не рассчитывай, что с моей помощью Дэниэл будет развиваться, как его сверстники без аутизма. Очень надеюсь, что для тебя это не трагедия, потому что для меня Дэниэл — замечательная, уникальная личность. Таким я его вижу. Но как бы я ни старался, обычным ребенком он не станет. Ты это понимаешь?
Я кивнула. Не слишком уверенно, но с желанием принять этот факт.
— К тому же ты теперь и сама знаешь, что и как нужно делать. Ты играешь с ним целыми днями, и у тебя получается не хуже, чем у меня.
— Нет, у тебя лучше.
Энди приподнял голову и заглянул мне в глаза.
— Не лучше, Мелани. Я тебе не нужен. Во всяком случае, не для этого.
— Ты нужен мне, Энди.
— Ради Дэниэла? Или ради тебя самой? Я должен быть уверен, что ты понимаешь разницу.
Я вспомнила, как в первый день, у ворот школы, Энди обещал мне, что Дэниэл будет играть с Эмили. Он оказался прав. Мои дети теперь играли вместе. Прошлым вечером в ванной они плескали друг в друга пенной водой, помирая со смеху. Я вспомнила, как Энди учил Дэниэла говорить «мама», зная, что это приведет меня в восторг. И добился своего.
Воспоминания грели мне душу, но все они связаны не столько с Энди, сколько с Дэниэлом.
— Ты когда-нибудь был женат?
В нормальных обстоятельствах я давным-давно задала бы этот вопрос.
— Нет.
— Ну а подруга была? Постоянная?
— Две. Я имею в виду серьезные отношения. Не скажу точно, сколько лет, но долго.
— В таком случае ты должен знать, что любовь к человеку не в вакууме существует, она связана с другими людьми, событиями, прошлой жизнью любимого. Любовь — штука сложная и запутанная. Или со временем становится такой. Поверь, уж я-то знаю.
Энди задумчиво молчал, и я продолжила:
— А ты хочешь, чтобы я отделила тебя от всего, что у меня с тобой связано. Это невозможно.
Я его убедила.
— Ладно, — кивнув, сказал Энди.
Поспав рядом со мной пару часов, Энди спустился в гостиную, где и ждал меня вместе с детьми, пока те скакали вокруг, висли на нем, наскакивали на него и отлетали, как от резинового. Ему предстояла поездка в Уэнсуортс, к восьмилетнему мальчику, который недавно произнес первое слово. А я должна была забрать его оттуда на прокатной машине, чтобы потом мы все вместе — дети, Энди и я — отправились в Уэльс.
— Навоз, — хохотнул он, приняв мое приглашение. — Кто бы мог подумать, что отпуск с тобой мне обеспечит куча навоза?
Арендованная машина, шикарный «вольво» с обтянутыми кожей сиденьями, радио и даже CD-плеером, не ехала, а плыла как по воздуху и слушалась малейшего движения ладоней на руле, малейшего прикосновения ноги на педалях. И бесшумна была настолько, что я пыталась ее завести с уже работающим двигателем.
Такая роскошь мне была бы не по карману, но нам повезло: в прокате по ошибке вручили ключи не от той машины, а когда спохватились, я уже упорхнула, в итоге получив авто категории «люкс» по цене малолитражки. Подарок судьбы, что и говорить. Дети, конечно, счастливы, особенно Дэниэл, обожающий все, что связано с техникой. Накануне вечером я взяла его с собой на тест-драйв, и он сидел тихо, как мышка, очарованный урчанием мотора, плавными движениями ручки переключения скоростей, подмаргиванием индикаторов поворота. Когда я затормозила у дома, он еще долго гладил ладошками приборную доску, разглядывал циферблаты, водил пальцем по цифрам.