Денис закрыл книгу, посмотрел на деда и серьезно спросил:
– А вы не покопали там?
– Да нет, так только… поговорили. Уставшие были, цельный день лямку тянули. Поговорили, каши поели да и спать полегли.
– А что, дедушка, жизнь теперешняя хуже или лучше прежней?
Дед Северьян ответил не сразу.
– Для кого, значит, хуже, а для кого – лучше. Для князьев да для помещиков – хуже, а для нас… для нас, брат… тоже хуже. Потому, вишь ты, свободы человеку маловато теперь-то, податься некуда.
– Как нет свободы? – удивился Денис. – Вот теперь-то и есть настоящая свобода. Раньше все на богачей работали, а теперь на себя.
– На себя ли, Дениска, на себя ли? Вот, к примеру, возьмем меня. Ходил в бурлаках. Правда, тяжеленько было: от Астрахани до Рыбинского ну-ка пройди пе́шечком, да с лямкой на плече – небо в овчинку покажется. На хозяина работали – что правда, то правда. Хозяин, Илья Ефимыч Калачев, царствие ему небесное, ничего был человек, тихий такой, незлобивый, голосок тоненький. Не крикнет, а как бы просит: «Вы бы, робятушки, хоть до Камышина б сегодня довели, а там заночуем, робятушки». Так говорил… А приказчик у его, тот сразу по роже – тресь! Тот говорил мало, больше – руками. Только не долго он был. Как-то подвыпили бурлачки, привязали ему камушек на шею да в Волгу его возле Жигулей и бросили, приказчика-то этого… Н-да, тянули, работали. Да не в том, брат Дениска, жись была. Жись была от того, что кажный бурлачок мыслишку в голове держал. А мыслишка была такая: как бы самому хозяином стать, да приказчика нанять, да дом хороший купить. Дескать, лет десять-пятнадцать в бурлаках похожу, деньжонок скоплю и сам богатым буду…
– Да зачем же богатым-то быть? – перебил его Денис. – Кто-то на тебя работать будет, а ты, ручки сложа, сидеть будешь.
– Как зачем богатым быть? – удивился в свою очередь дед Северьян. – Чтоб жись, значит, лучше была, чтоб достаток, значит, в доме был, а не бедность. И богатый сложа ручки не сидит, брат; у него работы ой-е-ей! И туда надо, и сюда надо.
– Ты ведь тоже богатым был? – спросил Денис, вспомнив рассказы матери и отца про деда.
Дед Северьян ухмыльнулся.
– Богатым не богатым, а буксирный пароходик был у меня, «Эльбой» назывался. И трактир свой держал…
– Как же ты разбогател? Деньги скопил в бурлаках?
Дед немного нахмурился и неохотно ответил:
– Нет… я другой дорогой… Барынька одна меня пригрела…
– Как пригрела?
– Ну, так – пригрела и пригрела… – сердито ответил дед… – полюбила, значит.
– И деньги дала?
– И деньги дала.
– А ты и взял?
– А ну тя к лешему! – совсем рассердился дед, махнул рукой и отвернулся.
Денис поерзал по траве и хитро прищурился.
– Ну, положим, это ты так разбогател. А были бурлаки, что не так… сразу, а вот, как ты рассказывал – деньги копили?
– А как же! – оживился дед, поворачиваясь.
– Еще сколько было! Семен Денисыч Тарелкин мельницы имел, Кашины – братья, Комаров… Да мало ли их эдаких было. А другие через них тоже богатели. Люди хорошие были, ну и помогали другим.
– Как через них богатели?
– А вот хоть бы через Комарова, Ивана Кузьмича, Рыжов в люди вышел. Рыжов-то лет двадцать у него в приказчиках ходил. Сидят они раз в трактире в Саратове: сам Комаров, Рыжов да два купца из Нижнего. Комаров, значит, с купцами дельце хорошее провернул, задаток большой получил. Все подвыпившие сидели. Комаров, значит, приказчику своему и говорит: «Ну, Мишка, долго ты еще в приказчиках ходить будешь? Пора бы уже свое дело начинать». – «Да как начинать-то, Иван Кузьмич, – говорит Рыжов, – деньжонок еще маловато». – «Сколько ж есть у тебя капиталу?» – спрашивает Комаров. «Да тыщонки три, не боле». – «А на примете есть что?» – «Есть, – отвечает Рыжов, – да не под силушку. Пароходик один винтовой присмотрел, „Енисея“. Продавать его собирается Сидоркин». – «Сколько ж просит?» – спрашивает опять Комаров. «Много. Пятнадцать тысяч». Комаров подумал, губами пошевелил, потом вдруг говорит: «Ну вот что, Мишка: даю я тебе двенадцать тысяч, а три у тебя есть. Покупай пароход и – с Богом, начинай работать, начинай дело свое» – и – бах ему на стол двенадцать тысяч. Рыжов побледнел, руки затряслись. «А как же, – говорит, – Иван Кузьмич… а как же, ежели я прогорю?» – «Ничего, не прогоришь. Парень ты с головой. А ежели прогоришь – значит, так Богу угодно, значит, пропадут мои деньги, взыскивать не буду. Ну а ежели на ноги встанешь – потом отдашь. Лет хоть через пять, через десять…»
– Ну, что ж он – прогорел? – спросил заинтересованный Денис.