Это безымянное стихотворение, как и многие иные стихи, написанные Денисом Васильевичем в то время, имеет конкретного адресата. И вот что гласит общеизвестная легенда:
«Судьбе угодно было, чтобы в бытность свою в Пензе он познакомился с дочерью тамошнего помещика Е. Д. Золотарёвой.
Молодая девушка, выдающегося ума и образования, красавица, понравилась поэту, и он вспыхнул тем жаром, которым горят только в его лета, забывая, что он женат и что у него шестеро детей. При чтении 57-ми писем к ней невольно вспоминается пушкинский стих:
Как все красиво, как романтично, какие удивительные строки писал тогда Давыдов! Вот — подражание русской песне: «Я люблю тебя, без ума люблю! О тебе одной думы думаю…»; а вот — романс: «Жестокий друг, — за что мученье? Зачем приманка милых слов?..»; и опять романс — с конкретной датой, о смысле которой можно догадываться, вынесенной в название «25 октября» — «Но девственность живого поцелуя… Не им, а мне!»… Все прекрасно!
Но… те строчки из письма Вяземскому. И еще другие письма, в разное время направленные тому же адресату:
«Вдовствующую Розу я не видал. Стриженную головку твою также не видал; я слышал, что будто она с мужем едет в Петербург на торги; лови ее в какой-нибудь бочке!»[549]
«Так как Евреиновой не было, то от нечего делать я напевал на ухо твоей Eugenie»[550].
«Вдовушка, говорят, очень подурнела, и с тех пор, как побывала на водах в Москве, приступу к ней нет: все большим светом бредит. Мордовка твоя простоволосая любезничает по-своему, а Блохина по-своему, итак, будет мне где разгуляться»[551].
«Простоволосая головка продолжает побеждать заезжих и приезжих. Блохина стала любезнее и еще пламеннее, чем была, но все строгая хранительница клокочущей лавы, тщетно рвущейся в кратер наслаждения»[552].
Пусть каждый понимает эту фривольную переписку в меру собственной испорченности (отметим, что последнее письмо наиболее красочно и образно), но вот на что хотелось бы обратить здесь особое внимание, так это на, как сказано у Давыдова, «твою Eugenie» — сиречь Евгению. Между прочим, Золотарёву, «последнюю любовь поэта», звали Евгения Дмитриевна. И вот еще одно послание тому же адресату, от 20 февраля 1834 года:
«…Скажу тебе, что я из степного моего жилья переехал на зиму в Пензу, где теперь, как сыр в масле, что кстати для масленицы. Здесь ежедневные балы, гастрономические обеды, вечера, катанья, благородные спектакли и концерты, словом, весь хаос столицы с ее надеждами, сплетнями, интригами, волокитствами, а как я, подобно тебе, не могу быть без юбки-вдохновительницы, то избрал для себя бывший твой предмет, Золотарёву и, подобно тебе, веду ее к бессмертию. Вот стихи мои, которые прошу тебя отдать Смирдину для помещения в 3-м номере „Библиотеки“; но прошу отдать их за деньги, ибо я уже поместил без платы во 2-м номере его журнала отрывок из моих записок; теперь я решился продавать все и поэтические, и прозаические мои бредни, как продаю пшеницу, сало и деготь»[553].
Такое вот деловое письмо с полным отчетом по всем вопросам: тут и балы, и стихи, и любовь, и сало, и пшеница, и деготь… Евгения Золотарёва проходит всего лишь как «предмет» — предмет увлечения, предмет поэтической страсти, несколько искусственной: «подобно тебе, веду ее к бессмертию». Можно сказать, еще один «вариант Бурцова»! И значит, поначалу голову девушке пытался кружить князь Петр Андреевич Вяземский, о чем, кстати, Давыдов в том же письме говорит вновь: «По стихам этим ты подумаешь, что я смертельно влюблен, и хорошо сделаешь. Кстати о вдохновительнице оных, она помнит тебя, хотя я употребляю все мои старания, чтобы она тебя совсем забыла»[554].
Впрочем, и про «кратер наслаждения» — тоже из того же послания. В общем, жизнь бьет ключом, по-гусарски…
Хотя в письмах к Eugenie — насколько помним, их сохранилось 57, в свое время они перешли к наследникам давыдовского «предмета» — все звучит и выглядит совершенно по-иному: «„У вас хватает смелости предлагать мне дружбу, жестокий друг! Любовь подобна жизни, которая раз утраченная, не возвращается более. Будьте откровенны хоть раз в жизни, — вы хотите отделаться от меня, который, я это чувствую, гнёт и беспокоит вас. Убейте меня, вонзите, не поморщась, мне нож в сердце, говоря: я вас не люблю, я никогда вас не любила, все с моей стороны было обман, я забавлялась!“