Здесь же все полнее и чувствами и мыслями его завладевала золотоволосая и улыбчивая Лиза. Видясь с нею поначалу у Раевских, Давыдов вскоре стал бывать и в их доме.
— А что, — с добродушною улыбкою сказал ему как-то старший двоюродной брат Николай Николаевич Раевский, — партия для тебя, Денис, я думаю, подходящая. Семья почтенная, генерал Злотницкий своим благородством весьма известен. Большого приданого за Лизою он, конечно, дать не в силах, но на сей случай можно будет исхлопотать у государя казенную аренду.
Давыдов и вправду начал всерьез задумываться о женитьбе.
С большим вниманием и интересом прочел он, конечно, и орденский устав, данный ему Михаилом Орловым.
Программа сообщества «русских рыцарей» предусматривала, по сути дела, новое государственное устройство России. Во многом оно покуда мыслилось на английский манер. Самодержавная власть государя ограничивалась сенатом, составленным из наследственных «пэров, магнатов или вельмож государства», представителей дворянства и представителей народа. Без согласия сената царь лишался права издавать новые и отменять старые законы, объявлять войну и заключать мир, по своей прихоти вводить налоги, награждать подданных орденами и званиями. Особым требованием уничтожались все привилегии иностранцев, живущих в России, и резко ограничивалась их возможность хитростью и интригами влиять на русские державные дела.
Были в уставе положения о полном упразднении в империи рабства, об установлении вольного книгопечатания. Наряду с политическими переменами проявлялась забота о развитии экономики, финансов, торговли, транспорта. Для этого предлагались конкретные меры для препятствия английскому торговому влиянию в Средиземноморье, расширению русских коммерческих связей с Китаем и Японией. Отдельным пунктом предусматривалось соединение Волги и Дона судоходным каналом.
— Ну как тебе показались предначертания «русского рыцарства»? — спросил Дениса при следующей встрече Михаил Орлов.
— Они, без сомнения, прекрасны, — ответил Давыдов, возвращая ему мелко исписанные уставные листы, — я готов разделить их всею душою. Другой разговор, насколь они исполнимы? Не суть ли это романтические сказки в духе нашего милого Жуковского? Слишком фантастическими видятся мне покуда многие ваши благие прожекты. Не лучше ли ставить пред собою задачи пусть меньшие, но посильные к свершению?
— Нет, — резко не согласился Орлов, — чем грандиознее замысел, тем вдохновительнее он для души. Нужно только уверовать в него со всею убежденностью и гражданскою страстью. Тогда и силы умножатся. Ты же еще глубокою верою не проникся, да тебе, как я вижу, и не до того, — ухмыльнулся Михаил Федорович, — ты более любовью к Лизоньке одержим, а для нашего дела требуется холодный рассудок и отрешимость аскета. Впрочем, бог с тобою, вправе ли я винить тебя за это?
— Ладно, ладно, — примирительно сказал Давыдов, — любовь, полагаю, любому доброму делу не помеха. Пусть я в вожди движения вашего не гожусь, но в качестве простого гусара вы на меня завсегда можете рассчитывать.
— Спасибо тебе и на том, друг мой сердечный, — внезапно дрогнувшим голосом ответил Орлов.
Эти разговоры с Михаилом Федоровичем, без сомнения, заставляли Давыдова о многом задуматься, на многое вокруг себя взглянуть иными глазами.
Раннею весною Денису переслали в Киев из дивизии поступившее туда уведомление военного ведомства, которым ему определялось новое место службы. В соответствии с прибывшим назначением он теперь должен был состоять при начальнике 2-й конно-егерской дивизии, располагавшейся в Орловской губернии, недалеко от его родового имения Денисовки, что находилось в Ливенском уезде со всеми своими 124 ревизскими душами.
По всему было видно, что новое назначение явилось следствием все тех же хлопот душевного друга Арсения Андреевича Закревского. Однако, прочитав ведомственную казенную бумагу, Денис нисколько на этот раз не возрадовался. Принять конно-егерскую бригаду означало для него непременно сбрить лихие усы, разрешенные в эту пору, как известно, лишь в легкой летучей кавалерии. Расставаться со своей привычной «красой природы, чернобурой, в завитках», которую он гордо пронес сквозь огонь великой войны, было и обидно и жалко. Да к тому же и Лиза неоднократно хвалила его усы. Так что расстаться с ними он положительно никак не мог.
Так, безо всяких околичностей и написал милейшему Закревскому, мотивируя свой отказ от командования конно-егерской бригадой. Тот, в свою очередь, должно быть, улучил момент доброго расположения государя и полушутливо поведал ему о необычайной преданности генерала Давыдова своим гусарским усам. Царю этот анекдот, видимо, понравился, и он распорядился «оставить гусара гусаром». В мае этого же года вышел приказ о назначении Дениса Давыдова состоять при начальнике хорошо ему знакомой 2-й гусарской дивизии, которой он в свое время даже командовал в жарких кавалерийских делах на подступах к Парижу.
За этой радостью вскоре последовала и другая: из Москвы с оказией ему был переслан сестрою Сашенькой объемистый пакет из Общества любителей российской словесности, учрежденного при Московском университете, на звание действительного члена. В пакете он нашел диплом с тиснением и золотым обрезом на свое имя и брошюру с уставом общества.
Авторское самолюбие Дениса Давыдова было тем самым, конечно, польщено. Он не утерпел, показал свой тисненый диплом Лизе и удостоен был и восторженного восклицания, и нежного взгляда, и ласкового поцелуя.
— Ах, милый Денис Васильевич, — вздохнула тут же она, — а когда вы меня почтите своими стихами? Покуда в журнале «Амфион»43 я читаю элегические строки о предмете прежнего вашего пылкого увлечения... Или нежные чувства ко мне, о коих вы твердите, не вдохновляют вашей музы? — и обидчиво надула губки. — Впрочем, ежели в мою честь вы все же задумаете подняться на Парнас, то идите не прежнею амурной дорогой, а проторите для меня новую тропинку...
Неожиданно явилось вдохновение и тот горячий творческий азарт, с которым он писал до сей поры лучшие свои стихи. Одна за другою в его тетради появляются элегии, где голос его обретает и новую звучность, и новую силу:
Эти элегии с благодарственным письмом он отправит в Москву в Общество любителей российской словесности для издаваемого им литературного альманаха, в котором они и будут вскорости напечатаны.
Здесь же, в Киеве, Давыдов получил новое большое стихотворное послание Вяземского, в котором тот сетовал, что Денис, мол, совсем отбился от своих друзей и сколько уж времени не кажет своих очей и усов в московском приятельском кругу.
Побывать в Москве, повидаться с друзьями и близкими Давыдову, конечно, несказанно хотелось, однако дорога туда покуда не выпадала. На днях он сделал Лизе предложение, которое она приняла с благосклонностью. Теперь нужно было устраивать и служебные, и будущие семейные дела.
Следуя совету Николая Николаевича Раевского, Давыдов написал прошение на имя государя о предоставлении ему в связи с предстоящею женитьбою казенной аренды. Хоть и не хотелось с подобною просьбой обращаться к монарху, но делать было нечего, пришлось пересилить себя.
Письмо царю он отослал князю Петру Михайловичу Волконскому, моля его посодействовать со своей стороны в этом деле. К хлопотам по аренде попросил к тому же подключиться добрых приятелей своих Арсения Закревское) и Павла Киселева, а заодно и братца своего двоюродного Алексея Петровича Ермолова, недавно получившего, как сказывали, начальство над Отдельным грузинским корпусом и одновременно полномочия чрезвычайного посла в Персии и собиравшегося отбыть на юг, к новому месту службы.