В своих «Записках» Екатерина признавалась: «Я хотела быть русской, чтобы русские меня любили». Со дня прибытия в Россию она тщательно учила русский язык, изучала обряды русской церкви и… нравы русского двора. Оказалась прилежной и способной ученицей…
В исторической и художественной литературе часто встречается осуждение императрицы за ее «чрезмерную любвеобильность». Было ли распутство чертой характера Екатерины? Воздержимся от однозначного ответа.
Вспомним историю ее замужества. Юная принцесса была готова полюбить мужа. Но, как пишет В. О. Ключевский, «серо и черство началась ее семейная жизнь с 17-летним вечным недоростком». Петр III не вовсе игнорировал молодую супругу. Он, например, любил обучать ее, но не любовной науке, а военной, учил ружейным приемам, ставил «на караул». А если речь и заходила о любви, то это были рассказы о его амурах с ее же фрейлинами и горничными. Позднее муж не скрывал от Екатерины своей ненависти к ней и мечты жениться на своей фаворитке Воронцовой.
Современники императрицы — мемуаристы и историки — оставили нам портрет Екатерины, из которого видно (как из автопортрета в «Записках»): была она человеком честолюбивым, деловым, энергичным, необычайно работоспособным, самокритичным, знающим свои слабые и сильные стороны. Сама она пишет о себе, что у нее ум и характер несравненно более мужские, нежели женские, хотя при ней и оставались все приятные качества женщины, достойной любви…
Это была страстная натура, хотя две главные ее страсти — читать и писать — остались неизменны с юных лет до конца жизни. Никакого внешнего распутства, вульгарности. «Своим обхождением, — пишет В. О. Ключевский в своем «Курсе русской истории», — она облагообразила жизнь русского двора, в прежние царствования походившего не то на цыганский табор, не то на увеселительное место. Заведен был порядок времяпровождения: не требовались строгие нравы, но обязательны были приличные манеры и пристойное поведение». Впрочем, «пристойное поведение» понималось широко. По признанию самой императрицы, была она «свободна от предрассудков и от природы ума философского». «Екатерина была очень доверчива и пристрастна к своим избранникам, преувеличивала их способности и свои надежды на них, — пишет далее историк, — ошибаясь в первых и обманываясь в последних…» Еще одно замечание В. О. Ключевского: «Тщеславие доводило Екатерину, от природы умную женщину, до умопомрачения, делавшего ее игрушкой в руках ловких и даже глупых льстецов, умевших пользоваться ее слабостями».
Но не только бездарности возвышала. У Г. Гельмольта в пятом томе «Всемирной истории» читаем: «Ее фаворитами бывали иногда высокоодаренные люди, чьей инициативе Екатерина, может быть, обязана многими своими успехами, которые приписывались ей одной; они были одинаково способны как на поле битвы, так и в мирной работе. Фаворитизм рассматривался тогда почти как придворная должность и стоил русскому государству неисчислимое количество миллионов… Слабость и чувственность Екатерины находят, может быть, оправдание в том, что в ее время всюду господствовало то же самое. Тогда как, однако, другие государи совершенно поглощались своей чувственностью, Екатерина без отдыха работала и от раннего утра до поздней ночи занималась государственными делами».
И В. О. Ключевский отмечает этот «оправдательный» момент фаворитизма при Екатерине: временщики, «поощряемые милостивым вниманием и возбуждаемые взаимным соперничеством, выхваченные наверх чисто житейской случайностью с довольно глубокого низа, внесли в ход дела большое оживление, производили много шума и движения, сделали немало и полезного, при этом тратили страшно много средств. Они, конечно, произвели впечатление на современников: рассказы о екатерининских орлах долго не умолкали в русском обществе…»