— Это много, — мгновенно прикинул пожилой.
— Достаточно много, — согласился Козельский. — Более того, я думаю, мы подготовим постановление правительства, чтобы не возвращать доллары из-за рубежа и не отдавать половину из них Центробанку. Нужно только придумать какую-нибудь убедительную программу поддержки, допустим, народов Севера. И вместо денег пустим бартер. А здесь возможности скрыть деньга как нигде велики. Но это детали, которые мы разработаем после. Шампанское?
Не встретив возражений, Козельский достал с полочки бутылку, ловко снял обертку. Взболтал бутылку и переломил проволоку, державшую пробку. Хлопок получился звонким, без задержки. Первый бокал Козельский уважительно наполнил коротышке. Тот не отнекивался, но и пить тоже не стал — лишь пригубил вино. Подождав немного, он поднялся на палубу, а затем по пружинившему на каждый его шаг трапу сошел на берег.
Однако побродить в одиночестве не получилось: за первыми же кустами официантка с яхты лениво отмахивалась от ухаживаний огромного начальника службы охраны «Южного креста». Увидев постороннего, они чуть присмирели, но не успел коротышка отойти на приличное расстояние, как услышал шепот:
— И надо же было такому уродиться, прости господи! Типичный жид.
И женский смех.
Коротышка замер, но сдержался, продолжил путь. И лишь следы на песке стали шире: такое бывает, когда небольшого росточка люди вдруг начинают видеть перед собою цель. В этом случае могло быть только мщение: перед честолюбивыми, болезненного самолюбия людьми нельзя вслух произносить о них то, чего не хотелось бы им самим в себе замечать…
5
Моржаретов решительно распахнул дверь в женский туалет и подтолкнул внутрь сопровождавшего его парня:
— Прошу. Давай-давай, Борис Михайлович, не стесняйся, здесь для тебя теперь все свои.
В предбанничке у раковины расставляла на подносе вымытые кофейные чашки женщина. Обернувшись на вошедших, расплылась в улыбке, вытерла плечом попавшие на лицо капельки воды:
— Ой, Серафим Григорьевич! Сто лет не заглядывали. Как уехали на Маросейку, не захватив с собой подчиненных, так как будто и не знаемся. Чай, кофе?
— Людочка, из твоих рук хоть цианистый калий. Только он спасет от стыда, которым ты заклеймила своего начальника.
— Серафим Григорьевич, я не…
— И я «не»… Там кто-нибудь есть? — кивнул за перегородку полковник.
— Сидят. Хорошо, что курить перестали.
— Вараха! — крикнул полковник. — Почему начальство не встречаешь?
Из туалета выскочил, поправляя рубашку, коренастый парень с небольшими усиками на круглом лице.
— Здравия желаю, Серафим Григорьевич! — совершенно не пугаясь грозного вида начальника, улыбнулся хитроватый на вид Вараха.
Видимо, отношения среди обитателей туалета складывались если и не задолго до создания департамента, то по крайней мере и не вчера и каждый мог себе позволить чуточку больше, чем просто служебные контакты.
— Привет! Все дурачишься? — кивнул на дверь полковник.
— Никак нет, просто руки не доходят, — ответил Вараха. Как понял Борис, речь шла о дверной табличке с женской фигуркой. — Зато мужики лишние не ходят и сведена на нет опасность увода нашей Людмилы.
— Да ладно вам, — зарделась та и вновь повела плечом. Не сдержалась, пококетничала: — Кому я нужна!
«Да нет, красивая», — подумал про себя Борис и пристально, желая поймать ответный взгляд, посмотрел на Люду. Русые волосы на прямой пробор, круглое лицо, статненькая, крепко сложенная — такую можно и на картину о благородных русских княгинях. Даже грязная капелька воды, которую она не смогла стряхнуть плечом, не портила ее внешности. Такие останавливали внимание Бориса, и хотя было заметно, что краем глаза «княгиня» увидела его взгляд, она все же сдержалась, не посмотрела ответно.
— А ежели, согласно табличке, забежит какая дама, — продолжил Вараха, — мы спокойно, насколько у нее хватает терпения, объясняем, что туалет переехал этажом ниже, а здесь работают уважаемые люди из оперативного управления.
— Серафим Григорьевич, им все смешки, — вновь вступила в разговор Людмила. — Но о переезде хоть что-нибудь слышно? Знаете, как надоела вся эта неустроенность! Заберите нас быстрее к себе.
Она убрала в стоявшую рядом тумбочку посуду, протерла тряпицей раковину, не забыв посмотреться в зеркало. Капельку на губах не заметила, поправила только идеально ровные полушария волос.
— Понимаешь, свет-Людмила, если я скажу, что это свершится завтра, ты ведь все равно не поверишь.
— Поверю! Серафим Григорьевич, поверю. Только скажите.
— Завтра.
— Не верю!
— Ну вот видишь. А вообще-то, может быть, и правильно делаешь.
— Серафим Григорьевич!
— Чай, Людочка, чай. И этому молодцу, нашему новому сотоварищу из физзащиты, — кивнул он на Бориса, — тоже чай.
На этот раз он первым прошел за кафельную перегородку. Все еще не без стеснения вошедший следом Борис увидел, что туалет в самом деле оказался переоборудованным в небольшой кабинетик с четырьмя столиками по углам. Сантехника была снята, пол прикрывал ковер, а на штырях, некогда державших перегородки кабинок, висели кашпо с цветочками. К стенам скотчем были приклеены карикатуры, самая большая из которых на манер плаката времен гражданской войны вопрошала: «Ты заполнил налоговую декларацию к 1 апреля?»
За столом сидели еще два оперативника. Чернявый, небольшого росточка сумел выскользнуть навстречу, второй — сутулый, с длинными руками — не протиснулся между тумбочками и поздоровался кивком головы.
— Прошу познакомиться с пополнением, — указал на Бориса полковник. — Майор Борис Соломатин, мой давний знакомый. Служил в Главном разведуправлении и вообще, где только не служил. Сегодня зачислен к нам в физзащиту. Так что будем сталкиваться не только по дружбе, но и по службе.
Телефонный звонок словно ждал, когда полковник закончит представление, — ударил по кафельным стенкам и барабанным перепонкам столь звонко, что Люда, оказавшаяся ближе всех, торопливо сняла трубку.
— Да. Да, он у нас, — по-военному четко ответила она и передала трубку начальнику. — Из дежурной части.
— Господи, даже в женском туалете нашли. Полковник Моржаретов, слушаю вас. Так… Так… Выезжаю. — Полковник безошибочно бросил трубку на мягкие, податливые рычажки-плечики аппарата. В раздумье посмотрел на Бориса и вдруг предложил: — Давай-ка со мной. Сразу посмотришь, куда попал.
По лицу Варахи, стоявшему напротив, пробежала тень недовольства: то ли потому, что начальник не берет его, то ли он не желал, чтобы кто-то выходил для Моржаретова на главные роли. Серафим Григорьевич словно почувствовал эту перемену в настроении подчиненного и быстро снял напряжение:
— Григорий, ты со мной само собой. Я еще помню, что ты чемпион департамента по пулевой стрельбе.
Однако получилось, кажется, еще более неловко, будто сделано было Варахе одолжение. Хотя Григорий, стараясь больше не выдавать эмоций, первым вышел из туалета. Не стал акцентировать внимание на заминке и полковник.
— Людочка, чай в следующий раз. А переезжать… — он понизил голос, но все равно сказал так, чтобы слышали все: — Переезжать, моя хорошая, в самом деле начинаем завтра. Только не говори об этом никому.
— Правда? — так и не могла понять, шутит начальник или все же говорит правду, Люда.
— Кривда, — словно играя с маленькой девочкой в слова, снова внес долю сомнения Серафим Григорьевич.
Для себя Борис не мог и представить, что он мог бы настолько легко и играючи разговаривать с такой царственной женщиной. И, конечно, ей не в бывшем туалете сидеть и не чашки в раковине мыть. А темное пятнышко в уголке губ — это, оказывается, родинка, темным краешком выглядывающая из губной помады. Плохо, что Моржаретов забирает его с собой. Как хочется еще побыть хоть немного рядом с ней!
— Вперед, орлы! — так и не понял его состояния полковник и вышел из кабинета.