«Ваша демократия — декоративный платочек, скрывающий ошейник раба на вашей шее»
«Вас поставит на колени любой знающий, что ваша толерантность — это просто трусость»
«Правительство не вправе позволять себе такие излишества, как совесть и милосердие»
«Мы содержим эффективный военный корпус, чтобы он применял оружие без колебаний»
— Ничего себе, — заметила Лайша, заглядывая ему через плечо, — хорошо еще, тебя только фашистом обозвали, а не каннибалом, например. На каннибала это вполне тянет. Грен, ты что, правда, вот так и говорил?
— Да нет же, Лайша… В смысле, я действительно это говорил, но не просто так. Все это было в тему. А здесь из меня нарезку сделали. Типа китайской лапши. Вот, черти…
— По телеку все было классно, — поддержал его Иржи, — ты зря не смотрела, ма. Я, между прочим, записал. Ну, для истории, и вообще, вдруг пригодится.
— Но это было невозможно смотреть, там же все подряд, а слушать бред, который несут эти надутые идиоты…
— Они прикольные, — возразил мальчик, — говорят по-английски, а про что — непонятно.
— Это называется «политическая риторика», — объяснил Грендаль, — такой специальный прием, чтобы заморочить голову слушателям и отвлечь их на всякую чепуху.
— Ты устраиваешь то же самое, когда тебе лень делать уроки, — добавила Лайша.
Тренькнул телефон.
— Начинается, — вздохнул Грендаль, — алло, слушаю… А, привет, мама… Нормально… Да нет, не особо… Ну их всех… Нет, честно, не хочу и не буду… Ну, дай ему трубку… Да, папа… Подожди, минуту, я тебе объясню…
Объяснял он четверть часа. Потом положил трубку и молча налил еще рюмку граппы.
— Что там? — спросила Лайша.
— Предки тоже прочли про «фашиста», — сообщил он, — папа уговаривал меня написать по e-mail координатору иностранных дел, чтобы в европейский комиссариат отправили ноту протеста, а Абу Салиху и этим журналистам закрыли визы в Конфедерацию.
— А они по контракту обязаны это делать?
— Угу, — ответил он, хлебая остывший айн-топф, — папа даже нашел там параграф номер такой-то, обязанности в случае враждебных действий иностранных должностных лиц по отношению к общественным офицерам Конфедерации. Только зачем? Ну, закроют этим уродам визы, а дальше? Это как сквалыжничать по поводу чужой кошки, нагадившей на твое крыльцо. Отсудишь полста монет, зато все будут знать, что тебя обгадили.
Снова тренькнул телефон.
— Доедай, Грен, я поговорю, — бросила Лайша, — алло, кто это?… Чего?… А, понятно… Я — Лайша, люди говорят, что я — его жена, может, это и правда… Чего?… Вообще-то он суп ест… А это обязательно сегодня?… Понятно. А по телефону никак?… Ах, согласовать текст? Ладно, сейчас спрошу.
— Кто там на нашу голову? — поинтересовался Грендаль.
— Пресса. Парень из «Pacific social news» напрашивается в гости. Говорит, что в твоем контракте сказано…
— Знаю. Там сказано «незамедлительно». Баран, не мог к самолету подъехать. Он бы еще ночью напросился.
— Так что, пусть приезжает?
— Ну, да, а что делать.
— Приезжайте, — сказала Лайша в трубку, — встретим вас в лагуне, только позвоните за 20 минут… Ах сами?.. Гм, ну, если последняя модель… Ладно, если заблудитесь — звоните.
— Что он такое сказал? — поинтересовался Грендаль.
— Что у него какой-то навороченный спутниковый прибор наведения, в общем, посмотрим. Его зовут Малик Секар. Он обещал быть через час с минутами.
— Это журналист? — спросил Иржи.
— Да, сынок.
— Надеюсь, он будет не такой прожорливый, как тот, что был в прошлый раз. Тот слопал весь абрикосовый джем. Как у него жопа не слиплась…
3. Малик Секар, репортер «Pacific social news»
… Реактивный гидроплан военного образца садился на такой скорости, что у зрителей возникли серьезные опасения: сначала — за судьбу репортера, а затем за судьбу своего пирса, который тяжелая машина чуть не снесла при торможении. Тем не менее, ничего особенного не произошло, поплавки только слегка шаркнули по настилу, и из кабины почти тут же выпрыгнул молодой спортивного вида парень, вероятно, индонезиец, лет тридцати, если не меньше. Он сразу улучшил мнение Иржи о репортерах, поскольку притащил большущий фруктовый торт.
— Извините, что на ночь глядя, — сказал он, пожимая руку Грендалю, — я подумал, вдруг у вас нет ничего к чаю и…
— Хорошо же вы обо мне думаете, — перебила Лайша.
— Простите…
— Ерунда, я пошутила, — снова перебила она, — берите свое служебное барахло и садитесь за стол. Водки хотите, сен Секар?
Секар глянул на одиноко стоящую в углу стола полупустую рюмку и кивнул.
— Немножко. Если очаровательная сен Лайша составит…
— Составлю, — фыркнула она, доставая еще две рюмки, — сколько стоит та зверская штука, на которой вы прилетели?
— Не знаю, это служебная, — ответил он, водружая на стол торт, ноутбук и небольшую видеокамеру, — редакция купила ее у морской патрульной службы, когда те обновляли матчасть. Для патруля она устаревшая, а для прессы нормально.
Иржи, тем временем, по-хозяйски подвинул торт поближе к себе.
— Смотри, не обожрись, — предупредил Грендаль и, повернувшись к репортеру, сделал серьезное лицо, — я готов, сен Секар. Поехали?.. А что вы такое уже стучите?
— Introduction, first impression, — сообщил тот, с невероятной скоростью шлепая пальцами по клавиатуре, — так обычно делают, если беседа проходит в домашней обстановке… А кто вы по профессии, сен Влков?
— Я закончил колледж по автоматизированной бытовой технике, а вторая специальность — техническая экспресс-диагностика. По работе решаю проблемы потребителей со всякими генераторами, компьютерами, холодильниками, микроволновками и прочим в этом роде.
— Ваша профессия помогает в деятельности судьи?
— Как сказать. С одной стороны — да, опыт работы с рассерженными людьми и все такое. С другой стороны, из-за этого коллегия и выбрала меня, чтобы ехать в этот долбанный… В смысле…
— Я понял куда, — сказал Секар, — продолжайте, это очень интересно.
— Ничего интересного. Всех трех экспертов по социальному регулированию отклонили. Ашура и Макрина потому что они, видите ли, заумные, а Джеллу — за некоторую резкость суждений. Тин Фан отклонили за то, что она программист и не имеет опыта работы с людьми, а Дольфина — за то, что он имеет слишком специфический опыт. Он судовой механик, у него такой сленг…
— Вы тоже за словом в карман не лезли, — заметил репортер.
— Да, но я держался в рамках нормативной лексики, если вы понимаете, о чем я.
— Вполне понимаю. А как вы оцениваете действия социальной администрации в этом инциденте? Я имею в виду, историю с этим фильмом, с которого все началось?
Грендаль вздохнул и наполнил рюмки. Сделал маленький глоток. Почесал затылок.
— Если вкратце, сен Секар, я считаю, что полиция допустила массовые беспорядки, вместо того чтобы пресечь их превентивно.
— Но деятельность полиции связана правилом Великой Хартии о невмешательстве в частную жизнь, — заметил Секар.
— И что? — возразил Грендаль, — Раз на этих условиях их фирма участвовала в конкурсе на эту область администрирования, значит, должна была предусмотреть такие сложности. За это общество им и платит, верно?
— Они предупреждали правительство о возможном социальном недовольстве прокатом фильма «Дети троглодитов», — напомнил репортер, — они предлагали ряд превентивных мер общего характера и…
— Я высказал свое мнение, — перебил Грендаль, — и я думаю, что на полицию будет наложен штраф. Они подписывались не на что-то там общее, а на обеспечение конкретной безопасности. Но официально это дело ведет Джелла Аргенти, и лучше спросить у нее.
— Да, я знаю, я уже договорился о встрече с сен Аргенти.
Грендаль улыбнулся:
— Готов спорить, что она назначила Вам свидание в час ночи, в клубе рок-спорта, на острове Акорера.
— Да, а как вы угадали?
— Просто за 4 месяца можно узнать некоторые устойчивые привычки коллег.