– Хай, дорогая!
– Алоха! Ты где?
– Милях в ста к зюйду. Через полчаса приводнюсь.
– OK. Иржи встретит тебя на боте. Есть хочешь?
– Чертовски!
– Это хорошо. Люблю тебя кормить.
– А я вообще тебя люблю.
– Я тебя тоже. Жду – целую.
– Жена? – осведомился дедушка с заднего сидения.
– Да.
– Красивая?
– Очень, – ответил Грендаль. Он придерживался твердого убеждения, что Лайша – самая красивая женщина, по крайней мере, в пределах нашей галактики.
– Детей много?
Грендаль молча показал два пальца.
– Уах! – возмутился дедушка, – никуда не годится. Сильный мужчина, красивая женщина, надо делать много детей. Кто будет жить под Луной, если вы такие ленивые?
– Мы работаем над этим, – дипломатично ответил Грендаль.
Старый утафоа пробурчал что-то и отвернулся к окну. Видимо, такой ответ не развеял его опасений по поводу численности будущего поколения.
Через некоторое время вдалеке появились мерцающее пятно света: в маленьком Сонфао-сити бурлила ночная жизнь. Вскоре стали видны огоньки домов вдоль берега и желтые точки мачтовых фонарей на рыбацких проа, промышляющих вокруг атолла. А потом запищал мобильник.
– Привет, па! Два румба к зюйду это твой прожектор?
– Привет, Иржи. Думаю, да, вроде рядом никто не летит.
– Ага! Я уже в лагуне, сейчас зажгу красный фейер.
Секунд 15 – и почти посреди лагуны вспыхнула ярчайшая алая звездочка. Грендаль тронул рикшу за плечо и показал туда пальцем.
– Встречают? – спросил тот, слегка сдвинув наушники.
– Да. Сын.
– О! Сколько ему?
– Тринадцать.
– Вы разрешаете парнишке ночью одному водить бот в океане?
– И хорошо! – встрял дедушка, – я с десяти лет ходил по ночам между атоллами.
– Это хорошо для утафоа, – возразил пилот, – у вас моряцкий навык в генетике.
Дедушка ехидно хмыкнул
– Сказал научное слово и думаешь, все объяснил?
– Лагуна, все же, не открытый океан, – заметил Грендаль.
Авиетка чиркнула поплавками по воде, описала длинную дугу и закачалась на слабой волне в сотне метров от маленького бота. Пилот откинул обтекатель.
– Счастливо!
– Удачи в небе! – ответил Грендаль, вылез из кабины на правый поплавок, а оттуда перепрыгнул в бот, уже успевший подойти вплотную к ним.
Иржи с серьезным видом сидел за штурвалом. Худощавый, смуглый, он был бы похож на аборигена, если бы не рыжие волосы, зеленые глаза и характерные веснушки, которые не мог до конца скрыть даже загар.
– Они задолбали, да, па? – спросил он, разворачивая бот к дальнему пирсу.
– Кто? – спросил Грендаль.
– Ну эти, – мальчик покрутил левой рукой в воздухе, – западные оффи. Наш препод по экостории говорит: они – козлы и всегда были козлы. Как юро и янки при них живут?
– Он так и говорит?
– Ну, не совсем, но по ходу так. А что, неправда?
– Как тебе сказать, – Грендаль почесал в затылке, – конечно, политики там гниловатые. Но люди как-то привыкли. Живут себе, а этих воспринимают как привычную неприятность. А как у нас тут?
– Нормально. Мы с Саби вчера на ветряке турбину поменяли. Пока ма была на работе.
– Ты что, таскал Саби на мачту? Ты вообще понимаешь, что она еще маленькая?
– А что? Она сама захотела, а я виноват да?
– Страховочные пояса хоть надевали?
– Спрашиваешь… Только ма все равно ругалась.
Они уже приближались к дому. Сам дом, как обычно в меганезийском субурбе, состоял в основном из террас, балконов и навесов. Только в глубине была железобетонная коробка, обвитая деревянной лестницей и накрытая пластиковой крышей в форме расправившей крылья бабочки. У бабочки был хоботок, точнее – шланг, опущенный в бассейн: крыша служила конденсационным водосборником и солнечной батареей. По бокам торчали: мачта ветряка – генератора, штанга со спутниковой тарелкой – антенной и кронштейны с баками локального водопровода. Такая автономность жилья была здесь обычным делом. Многие даже топливный спирт гнали на заднем дворе, из перебродивших водорослей. Влковы предпочитали покупать не только горючее, но и рыбу, на рынке в сити, отчего слыли на Сонафо людьми не особо хозяйственными. Ладно – спирт, но что за каприз – покупать рыбу, когда ее полно в океане? А вот фруктовый сад Влковых был предметом некоторой зависти соседей. Почему, спрашивается, у них растут не только обычные местные штуки вроде тыкв и бананов, но даже виноград, из которого получается отличнейшая водка-граппа? Никто не верил, что это только следствие агроинженерной профессии Лайши, и связывали ее талант с италийским происхождением. Все, мол, дело в генах… От фасадной террасы к океану спускалась широкая лестница, проходящая через еще один навес на пирс. Под навесом стоял обычный набор: дешевая авиетка и маленький внедорожник. У пирса был пришвартован проа – не солидный, рыболовный с лебедкой для трала, как у большинства, а легкий, спортивный. Баловство, одним словом.
На оконечности пирса, между двумя габаритными маячками, уперев руки в бока, стояла Лайша собственной персоной. На ней были шорты и майка, имевшие когда-то белый цвет, а сейчас – пятнисто-сиреневые от фруктовых пятен. До образца калабрийской фермерши она не дотягивала по объему груди и бедер, да и высшее образование было тут некстати. Но, если уж Лайша решала войти в эту роль, то такие мелочи никак не могли ей помешать.
– Ужас! – заявила она, окинув мужа насмешливым взглядом ярко-зеленых глаз – Щеки впалые, лицо зеленое. Что, черт возьми, ты ел в этой варварской Европе? Срочно за стол!
– Уф, – Грендаль обнял ее, зарывшись лицом в жесткие волосы цвета темной бронзы, – За стол это здорово. Если мне еще нальют стаканчик граппы…
– Нальют, когда ты примешь душ и бросишь тряпки в стиральную машину. Похоже, ты собрал всю пыль с этого грязного континента.
– Ничего подобного, – возразил он, – там осталось предостаточно.
– Тогда я рада. Европейцам не придется менять свои привычки. А сейчас марш в душ.