– Опять смотрела мультик про этих дурацких белых медведей? – спросил он, почесав ее за ухом.
– Они не белые медведи, а панды, – пробурчала она, не открывая глаз.
– Ты уверена, что это меняет дело?
– Меняет. Они не дурацкие, а прикольные, – она все-таки открыла глаза, – Ой, па, а ты когда приехал?
– Минут десять назад. Милая, тебе не кажется, что в детской тебе было бы удобнее спать, чем здесь? Мы ведь будем шуметь и все такое…
– Шумите, – великодушно разрешила она, поворачиваясь на другой бок, – мне не мешает. А в детской мне скучно.
– Да что ты, в самом деле, – вмешалась Лайша, – пусть девочка спит, где ей удобнее, какая разница. И вообще садись за стол. Я тебе налила айн-топф, его надо есть горячим.
– Айн – что?
– Айн-топф. Суп такой баварский.
– А-а, – сказал он, подходя к столу, – пахнет вкусно.
– Вот и ешь уже, – сказала Лайша, – и, кстати, выкладывай, что там было? По ТВ это походило на цирк шапито. Я ничего не поняла и выключила.
– Я тоже не понял, – ответил он, проглотив первую ложку супа, – надо было ехать Джелле или Макрину. Или, хотя бы, Ашуру. В конце концов, это они судьи по рейтингу, а я – по жребию. Вот и объясняли бы…
– А Макрин вчера звонил и говорил: правильно, мол, что тебя отправили.
– Что еще говорил?
– Говорил, они твои дела на завтра расписали между собой, так что у тебя выходной. Как бы, подарок от коллег.
– Очень мило с их стороны, – буркнул Грендаль с набитым ртом.
– Не ворчи, Грен.
– Я и не думал ворчать, – возразил он, – кстати, где граппа?
– Слева от тебя в пластиковой бутылке.
– А, вижу, – он наполнил рюмку и демонстративно облизнулся.
– Па, что такое «фашист»? – спросил Иржи.
– А в энциклопедии лень посмотреть?
– Ага, там написано, что фашисты – преступники, они создали государство, запретили оценивать администрацию, и убивали всех, кто хотел регулировать общество иначе, чем они. А еще они устроили войну, хотя на них никто не нападал.
– Ну, в общих чертах, правильно написано.
– Па, а почему тогда в «Europe monitor daily» написали, что ты – фашист?
– Угораздило же тебя с этим жребием. Придется объяснять ребенку про фашистов.
Грендаль пожал плечами, отхлебнул чуть-чуть водки и спросил:
– Иржи, ты ведь знаешь, из-за чего я летал в Страсбург?
– Потому что ты выгнал из страны каких-то пидорасов, а другие пидорасы из-за этого подняли крик.
Лайша всплеснула руками:
– Эй, от кого ты услышал это слово?
– От тебя, ма, – невозмутимо ответил мальчик, – ты так объясняла дяде Ван Мину. А кто такие пидорасы?
– Это те, кто из сексуальной ориентации делает политику, – вмешался Грендаль, – но давай-ка сперва разберемся с фашистами. Во-первых, решение о депортации принял не я один, а коллегия верховных судей, выбранная на этот год. Ты ведь знаешь как…
– Знаю, – перебил Иржи, – это же в первом классе проходят.
– Вот и молодец. А теперь распечатай-ка газету, где написано, что я – фашист.
Иржи несколько раз щелкнул мышкой. Из принтера выползло несколько листов. На первом был яркий заголовок:
«Шокирующие заявления инквизитора Меганезии». Ниже была Фотография Грендаля и комментарий к ней: «Впервые в истории трибуна евросоюза предоставлена фашисту» сказал Нурали Абу Салих, комиссар совета Европы по правам человека».
Дальше шел текст, в котором фрагменты прямой речи Грендаля были выделены жирным курсивом. Подборка была впечатляющая – журналисты хорошо поработали ножницами.
«Великая Хартия выше всех моральных авторитетов и всех религий со всей их историей»
«Мы вправе подвергнуть моральному террору любую группу лиц с особыми обычаями»
«Если каким-то людям не по нраву наши порядки – пусть убираются из страны»
«Никаких компромиссов. Суд выносит постановление, а полиция должна его исполнить»
«Ваша демократия – декоративный платочек, скрывающий ошейник раба на вашей шее»
«Вас поставит на колени любой знающий, что ваша толерантность – это просто трусость»
«Правительство не вправе позволять себе такие излишества, как совесть и милосердие»
«Мы содержим эффективный военный корпус, чтобы он применял оружие без колебаний»
– Ничего себе, – заметила Лайша, заглядывая ему через плечо, – хорошо еще, тебя только фашистом обозвали, а не каннибалом, например. На каннибала это вполне тянет. Грен, ты что, правда, вот так и говорил?
– Да нет же, Лайша… В смысле, я действительно это говорил, но не просто так. Все это было в тему. А здесь из меня нарезку сделали. Типа китайской лапши. Вот, черти…
– По телеку все было классно, – поддержал его Иржи, – ты зря не смотрела, ма. Я, между прочим, записал. Ну, для истории, и вообще, вдруг пригодится.
– Но это было невозможно смотреть, там же все подряд, а слушать бред, который несут эти надутые идиоты…
– Они прикольные, – возразил мальчик, – говорят по-английски, а про что – непонятно.
– Это называется «политическая риторика», – объяснил Грендаль, – такой специальный прием, чтобы заморочить голову слушателям и отвлечь их на всякую чепуху.
– Ты устраиваешь то же самое, когда тебе лень делать уроки, – добавила Лайша.
– Начинается, – вздохнул Грендаль, – алло, слушаю… А, привет мама… Нормально… Да, нет, не особо… Ну их всех… Нет, честно, не хочу и не буду… Ну, дай ему трубку… Да, папа… Подожди, минуту, я тебе объясню…
Объяснял он четверть часа. Потом положил трубку и молча налил еще рюмку граппы.
– Что там? – спросила Лайша.
– Предки тоже прочли про «фашиста», – сообщил он, – папа уговаривал меня написать по e-mail координатору иностранных дел, чтобы в европейский комиссариат отправили ноту протеста, а Абу Салиху и этим журналистам закрыли визы в Конфедерацию.
– А они по контракту обязаны это делать?
– Угу, – ответил он, хлебая остывший айн-топф, – папа даже нашел там параграф номер такой-то, обязанности в случае враждебных действий иностранных должностных лиц по отношению к общественным офицерам Конфедерации. Только зачем? Ну, закроют этим уродам визы, а дальше? Это как сквалыжничать по поводу чужой кошки, нагадившей на твое крыльцо. Отсудишь полста монет, зато все будут знать, что тебя обгадили.
– Доедай, Грен, я поговорю, – бросила Лайша, – алло, кто это?… Чего?… А, понятно… Я – Лайша, люди говорят, что я – его жена, может, это и правда… Чего?… Вообще-то он суп ест… А это обязательно сегодня?… Понятно. А по телефону никак?… Ах, согласовать текст? Ладно, сейчас спрошу.