Так вот, поскольку за три дня до того рокового утра, когда волею сочинителя стольких историй началась и эта и городок Арси еще пребывал в полном спокойствии, все видели, как по дороге от «Ясной Звезды» подъехал какой-то неизвестный в красивом тильбюри, запряженном породистой лошадью, и в сопровождении крошечного грума ростом с кулачок. Нарочный, через которого поддерживается связь между Арси и конторой почтовых дилижансов в Труа, доставил из «Ясной Звезды» три сундука, отправленные из Парижа без адреса и принадлежащие незнакомцу, который остановился в «Муле».
Вечером в Арси все уже решили, что этот неизвестный приехал с намерением купить в Арси участок, и во многих семействах уже начали поговаривать о нем, как о будущем богатом помещике, владельце замка. Его экипаж, сам он, его лошади, его слуга — все указывало на то, что этот человек пожаловал сюда из самых что ни на есть высших сфер. Незнакомец, разумеется, устал с дороги и не появлялся; а может быть, ему требовалось некоторое время на то, чтобы устроиться по своему вкусу в комнатах, которые он себе выбрал, предполагая, видимо, пожить здесь некоторое время. Он настоял, чтобы ему показали, какое место в конюшне отведут его лошадям, и проявил при этом крайнюю требовательность, распорядившись поставить своих лошадей отдельно от хозяйских и от всех других, которые будут стоять на конюшне. Судя по всем эти претензиям, хозяин гостиницы «Мул» решил, что приезжий, должно быть, англичанин. В первый же вечер кое-кто из любопытных сунулся было в «Мул» в надежде что-нибудь выведать. Но никому так и не удалось ничего добиться от маленького грума, который не желал вести никаких разговоров о своем хозяине, причем вовсе не отделывался молчанием или говорил «да» и «нет», а отвечал на все расспросы таким ехидным зубоскальством и такими шуточками, которые отнюдь не подобали его возрасту и свидетельствовали о глубокой испорченности.
Незнакомец, совершив тщательнейшим образом свой туалет и пообедав, часов около шести отправился верхом в сопровождении своего тигра по дороге в Бриенн, а вернулся уже совсем поздно.
Хозяин, его жена и служанки, обследовав сундуки и вещи незнакомца, не нашли в них ровно ничего, что могло бы удовлетворить их любопытство относительно имени, звания, положения или намерений таинственного постояльца. Все это произвело необычайный эффект. Высказывались тысячи всяких соображений и догадок такого невероятного свойства, что дело, казалось, явно требовало вмешательства самого прокурора.
Когда незнакомец вернулся, к нему постучалась хозяйка гостиницы, чтобы вручить ему книгу для приезжих, в которую, согласно распоряжениям полиции, каждому вновь прибывшему полагалось вписать свое имя, звание, цель прибытия в город и место, куда он намеревается отбыть.
— Ничего я не буду писать, — сказал он хозяйке. — Если вас станут беспокоить по этому поводу, скажите, что я отказался, и пришлите супрефекта ко мне, потому что у меня нет никакого паспорта. К вам, разумеется, будут приставать с разными расспросами на мой счет, — продолжал он, — но вы, сударыня, можете отвечать на них как вам угодно; мне угодно, чтобы вы ничего не знали обо мне, даже если вам что-нибудь и удастся выведать помимо меня. Если же вы будете меня беспокоить, я перееду в «Почтовую гостиницу» на площадь дю-Пон; и заметьте, что я рассчитываю пробыть здесь по крайней мере недели две... Мне это было бы крайне неприятно, потому что я знаю, ведь вы сестра Готара, одного из главных участников процесса Симезов.
— Слушаю, сударь, — отвечала ему сестра Готара, управляющего из замка Сен-Синь.
После того как он обронил это замечание, незнакомцу не стоило ни малейшего труда задержать хозяйку и, потратив примерно часа два, выспросить у нее все, что она знала об Арси, о доходах здешних жителей, о том, кто чем занимается, и обо всех чиновниках. На другой день он снова ускакал верхом в сопровождении своего тигра и вернулся уже за полночь.
Таким образом, становится понятной шутливая фраза Сесили, которая г-же Бовизаж показалась лишенной смысла. Выслушав с удивлением новое расписание дня, объявленное Севериной, Бовизаж и Сесиль остались очень довольны. Покуда его жена переодевалась, чтобы идти к г-же Марион, отец сидел с дочкой, и та делилась с ним разными предположениями, которые так естественно возникают у молодых девушек в подобных случаях. Затем, как только жена с дочерью ушли, Филеас, утомившись за день, тотчас же улегся спать.
Всякий, кто знает Францию или Шампань, — что вовсе не одно и то же, — или, вернее, всякий, кто знает захолустные городки, может догадаться, что у г-жи Марион в этот вечер собралась масса народу. Успех сына Жиге рассматривался как решительная победа над графом де Гондревилем, и независимость Арси в проведении выборов казалась теперь прочно и навсегда обеспеченной. Известие о кончине бедного Шарля Келлера было воспринято как перст божий и заставило притихнуть всех конкурентов. Антонен Гулар, Фредерик Маре, Оливье Вине, г-н Мартене — словом, все представители власти, посещавшие до сих пор этот салон, который, казалось, никак нельзя было заподозрить в несогласии с правительством, избранным волею народа в июле 1830 года, пришли, как всегда, но снедаемые страстным любопытством, — им не терпелось посмотреть, как отнесется ко всему этому семейство Бовизажей.
В гостиной, где все было приведено в порядок, не наблюдалось ни малейших следов того собрания, которое, казалось, решило судьбу молодого Симона. В восемь часов на четырех ломберных столах — за каждым партия по четыре игрока — уже шла игра. В маленькой гостиной и в столовой было полным-полно народу. Никогда еще, если не считать бальных вечеров или каких-нибудь торжественных празднеств, г-же Марион не приходилось видеть в дверях своей гостиной такой огромной толпы, которая, вытягиваясь, подобно хвосту кометы, медленно вливалась в столовую.
— Смотрите, вот заря успеха, — сказал Оливье, показывая ей на это пышное зрелище, столь отрадное для хозяйки дома, которая любит устраивать приемы.
— Кто знает, Симон может далеко пойти... — отвечала г-жа Марион. — Мы живем в такое время, когда люди настойчивые и осмотрительные могут добиться всего...
Эти слова предназначались не столько для Вине, сколько для г-жи Бовизаж, которая как раз в эту минуту появилась с дочкой и подошла поздравить свою приятельницу.
Чтобы уклониться от всяких окольных выспрашиваний и не слышать никаких замечаний, сделанных в сторону, мать Сесили направилась к ломберному столу и села играть в вист с твердым намерением выиграть сто фишек. Сто фишек — это пятьдесят су! Когда кому-нибудь из игроков случится проиграть такую сумму, в Арси об этом идут разговоры целых два дня.