Несколько минут спустя баронесса де Нусинген и графиня де Растиньяк вышли вместе. Максим и Растиньяк спустились вслед за ними и уселись в карету барона де Нусингена.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Растиньяк. — Что случилось, Максим? Вы меня просто за горло хватаете... Что вы сказали моей жене?
— Что мне нужно поговорить с вами, — ответил г-н де Трай. — Вы-то счастливец! Вы в конце концов женились на наследнице миллионов Нусингена, правда, вы это заслужили... двадцатью годами каторги!
— Максим!
— А я... я, по-видимому, внушаю всем какие-то странные подозрения, — продолжал он в ответ на восклицание Растиньяка. — Ничтожество, какой-то дю Тийе смеет спрашивать, хватит ли у меня духу покончить с собой! Пора остепениться. Возможно, от меня хотят отделаться? Или нет? Вы можете это узнать, вы это узнаете, — сказал Максим, жестом останавливая Растиньяка. — Вот мой план, выслушайте меня. Вы должны оказать мне услугу, я уже вам оказывал их и еще могу оказать. Жизнь, которую я веду, наскучила мне, я хочу на покой. Помогите мне вступить в брак, который даст мне полмиллиона; когда я буду женат, назначьте меня посланником в какую-нибудь захудалую американскую республику. Я останусь на этом посту столько, сколько понадобится, чтобы можно было получить назначение на такого же рода пост в Германии. Если я чего-нибудь стою, меня вытащат оттуда; если ничего не стою, мне дадут отставку. Быть может, у меня родится ребенок, я воспитаю его в строгости; у его матери будет состояние, я сделаю из него дипломата, он может стать послом.
— Вот мой ответ, — сказал Растиньяк. — Между властью в пеленках и властью малолетней идет борьба более ожесточенная, чем предполагают простаки. Власть в пеленках — это палата депутатов, и не будучи сдерживаемой палатой пэров...
— Ах, да! — сказал Максим. — Ведь вы пэр Франции.
— Разве я теперь не был бы пэром при любом режиме? — спросил Растиньяк. — Но не прерывайте меня, ведь вся эта неразбериха и вас касается. Палата депутатов неизбежно станет полновластной, как и предсказывал де Марсе, единственный человек, который мог бы спасти Францию, или, вернее, кабинет министров, — ибо народы не умирают: они либо порабощены, либо свободны, вот и все. Малолетняя власть — это король, получивший корону в августе тысяча восемьсот тридцатого года. Нынешний кабинет побежден, он распустил палату и хочет провести выборы, чтобы их не провел будущий кабинет; но он не верит в успех. Если он одержит победу на выборах, династия будет в опасности; если же кабинет окажется побежденным — династическая партия еще сможет успешно бороться. Ошибки палаты пойдут на пользу воле одного, воле, которая, к несчастью, в сфере политики — все. Если один человек становится всем, как это было с Наполеоном, то наступает момент, когда нужно себя заместить, но так как все талантливые люди отстранены — великое «все» не находит себе заместителя. Заместитель — это то, что называют кабинетом министров, а во Франции нет кабинета, есть только преходящая воля одного. Во Франции ошибаться могут только люди, стоящие у власти. Оппозиция же не может ошибаться, она может проиграть все сражения, но ей достаточно, как союзникам в тысяча восемьсот четырнадцатом году, победить один-единственный раз. И тогда в «три славных дня» она сокрушает все. Поэтому, чтобы унаследовать власть, нужно не управлять, а выжидать. По своим личным убеждениям я принадлежу к аристократии, а по своим общественным взглядам — к Июльской монархии. Орлеанский дом помог мне восстановить состояние моего дома, и я навсегда останусь ему предан.
— Ну, это «навсегда» господина Талейрана, разумеется, — сказал Максим.
— В настоящий момент я ничего не могу для вас сделать, — продолжал Растиньяк, — через полгода мы уже не будем у власти. Да, эти полгода будут агонией, я это знал. Мы предвидели нашу участь, когда составлялось министерство, наш кабинет — это временная затычка. Но если вы отличитесь во время предстоящей предвыборной борьбы, если вы привлечете на сторону династии один лишний голос, одного надежного депутата, то ваше желание будет исполнено. Я могу сказать о ваших благих намерениях, я могу заглянуть в кое-какие секретные документы, в не подлежащие оглашению отчеты и найти для вас какое-нибудь дело потруднее. Если оно вам удастся, я могу указать на ваши таланты, вашу преданность и потребовать для вас награды. Взять себе жену, дорогой мой, вы можете только в семье какого-нибудь падкого на титулы фабриканта, и то в провинции. В Париже вас слишком хорошо знают. Значит, нужно найти миллионера, выскочку, у которого есть дочь и которого снедает желание покрасоваться в Тюильри.
— А до тех пор пусть ваш тесть даст мне взаймы двадцать пять тысяч франков; тогда он будет заинтересован в том, чтобы в случае успеха от меня не отделались одними обещаниями, и, кроме того, будет содействовать моему браку.
— Вы хитры, Максим, вы мне не доверяете. Но я люблю умных людей, я займусь вашим делом.
Они подъехали к посольству. Войдя в гостиную, Растиньяк подошел к министру внутренних дел и отвел его в сторону. Граф Максим де Трай, казалось, был всецело занят старухой графиней де Листомер, но на самом деле следил за беседой двух пэров Франции; он ловил каждый жест, старался понять выражение их лиц и наконец перехватил благосклонный взгляд, брошенный на него министром.
В час ночи, когда Максим и Растиньяк, выйдя из посольства, остановились на крыльце, прежде чем сесть каждый в свою карету, Растиньяк сказал:
— Зайдите ко мне, когда дело будет ближе к выборам. За это время я разузнаю, где оппозиция имеет меньше всего шансов и какую выгоду можем мы с вами извлечь из этого.
— Двадцать пять тысяч франков нужны дозарезу, — ответил ему де Трай.
— Ну так скройтесь.
Однажды на рассвете, спустя полтора месяца, граф де Трай тайно, в наемном экипаже прибыл на улицу Бурбонов. У подъезда роскошного особняка, купленного бароном де Нусингеном для своего зятя, он отпустил экипаж, оглянулся, не следят ли за ним, и, войдя в дом, стал ждать в маленькой гостиной пробуждения Растиньяка. Несколько минут спустя лакей провел Максима в кабинет, куда уже вышел этот государственный муж.
— Мой друг, — сказал ему Растиньяк, — я могу сообщить вам тайну, которая через два дня будет разглашена всеми газетами и из которой вы сможете извлечь выгоду. Бедняга Шарль Келлер, который так ловко танцевал мазурку, убит в Африке, а он был нашим кандидатом в округе Арси. Его место не должно остаться пустым. Вот копии с двух донесений — помощника префекта и полицейского комиссара, — предупреждающие министра, что избрание нашего бедного друга натолкнулось бы на некоторые препятствия. В донесении полицейского комиссара содержатся сведения об Арси, которых такому человеку, как ты, будет вполне достаточно; соперник покойного Шарля притязает на звание депутата, ибо рассчитывает жениться на богатой наследнице... Для умного человека этим сказано все. Поместья Сен-Синей, княгини де Кадиньян и Жоржа де Мофриньеза — в двух шагах от Арси; вы сумеете, если понадобится, заполучить голоса легитимистов. Итак...
— Не трать лишних слов, — сказал Максим. — Полицейский комиссар там все тот же?
— Да.
— Достань мне письмо к нему.
— Здесь, мой друг, — сказал Растиньяк, вручая Максиму целую папку, — вы найдете два письма к графу Гондревилю. Вы были пажом, он сенатором, вы сговоритесь. Жена Франсуа Келлера весьма набожная дама, вот для нее письмо от госпожи Карильяно, супруги маршала. Она стала сторонницей династии, она горячо рекомендует вас и, кстати, едет в Арси следом за вами. Еще одно слово: остерегайтесь супрефекта, он способен козырнуть этим Симоном Жиге и заручиться поддержкой бывшего председателя совета министров. Если вам понадобятся письма, полномочия, рекомендации — пишите мне.
— А двадцать пять тысяч франков? — спросил Максим.
— Подпишите этот вексель на имя дю Тийе — вот деньги.
— Я не сомневаюсь в успехе, сказал граф, — вы можете обещать королю, что депутат округа Арси будет предан ему душой и телом. Если я не пройду, бросьте меня на произвол судьбы.
Час спустя Максим де Трай в своем тильбюри катил по дороге в Труа.