– Ваха?! Но откуда?! Почему?! – растерянно забормотал предатель.
– Не твой дэло, ванучий ла[2] – зверски ощерился я. – Пашлы, сказал! Ыначе бэз яиц будэшь! – Я прицелился Давыденко точно в пах.
– Ну, пошли, – тоскливо вздохнул он и, сделав жалкую попытку улыбнуться, пообещал белой от страха стриптизерше: – Я скоро вернусь… д-детка!
– Свяжы свой шлух! – не снимая пальца со спускового крючка, потребовал я. – И мой шлух тоже. В комната палажы. Пасты заткны!..
– А тэпэр к запасной двэр! – дождавшись выполнения отданных распоряжений, велел я. – Нас не должен видэт пастаронный!
Благополучно выбравшись из «Водолея», я подвел бывшего майора к черному джипу, любезно предоставленному мне полковником Рябовым.
– А где сейчас уважаемый Ваха? – ежась на холодном, пронизывающем ветру, осмелился спросить телохранитель Одеждина.
– Понятия не имею. Может, в аду, может, в камере специзолятора, – на чистом русском языке ответил я, резко ударил остолбеневшего иуду локтем в челюсть и сноровисто запихал в багажник бесчувственное тело, предварительно заклеив пленнику рот скотчем и сковав ему руки за спиной милицейскими «браслетами». Затем я запер багажник, уселся за руль и на средней скорости погнал машину к выезду из города. Часы показывали двадцать один тридцать пять…
Для проведения допроса я выбрал заброшенную скотобойню в сорока километрах от Н-ска и в трехстах шагах от давно обезлюдевшей деревни Тупиковка. Раньше тут располагался свиноводческий совхоз «Путь к коммунизму», но в начале девяностых он развалился, а жители Тупиковки частично вымерли, частично разбрелись кто куда. Пять лет назад несколько фермеров попытались возродить сельское хозяйство в здешних краях, но районные чиновники набросились на них, как свора оголодавших разбойников, и постепенно задушили разнообразными поборами. Промучившись в чиновничьей удавке года два, фермеры махнули на все рукой, распродали по дешевке имущество, заколотили дома и убрались восвояси. С тех пор Тупиковка вымерла окончательно, превратившись в угрюмое скопище пустых, ветхих лачуг. Упомянутые хапуги-чиновники пробовали продать осиротевшую землю под новорусские коттеджи, но не сумели. Потенциальным покупателям категорически не нравился унылый окрестный пейзаж, а также близость обширного гнилого болота…
Это место я облюбовал еще вчера днем. Тщательно обследовал деревню и, не обнаружив там ни единой живой души, заблаговременно подготовил скотобойню к приему «клиента». Вырыл в углу глубокую яму, оборудовал площадку для «беседы» и в завершение приволок сюда охапку сухих досок, собранных в одном из бесхозных дворов…
От «Водолея» до Тупиковки я добрался вполне благополучно, потратив на дорогу около полутора часов. Лишь однажды меня тормознули на посту гаишники, потребовали предъявить документы, однако, получив вместо них деньги, больше цепляться не стали и с умиротворенным видом утопали обратно в будку.
Остановив машину возле кирпичного, лишенного крыши здания скотобойни, я заглушил мотор. Захватив рюкзак с видеокамерой, выбрался наружу, отпер багажник, бесцеремонно вышвырнул из него плененного иуду и пинком ноги направил Давыденко к зияющему чернотой входу.
– Му-у-у! – умоляюще выдавил бывший майор, оборачивая ко мне бледное, изборожденное дорожками слез лицо. – Му-у-ы-ы!! Му-а-а-а!!!
Вместо ответа я наградил предателя сильным ударом по почкам. Мычание сменилось надрывным стоном.
– Шевели копытами и не рыпайся, тварь! Иначе остальной «ливер[3] отобью! – мрачно пообещал я.
Повесив голову и заметно кренясь набок, он обреченно поплелся в указанном направлении. Я двинулся следом, подсвечивая дорогу карманным фонариком.
«Площадка для беседы» представляла собой просторное помещение без окон с вбитыми в стены ржавыми железными крюками и кровостоками на бетонном полу. Я не специалист в мясницком деле, но, по– моему, в прежние времена тут потрошили убиенных свинок. Благодаря отсутствию крыши и появившейся из-за туч луне в помощении не было темно. Вместе с тем для проведения качественных съемок света требовалось побольше. Швырнув Давыденко в ближайший угол, я побрызгал на заранее сложенные шалашиком дрова бензином из фляжки и чиркнул зажигалкой. Сухие доски легко воспламенились и спустя двадцать секунд превратились в ярко пылающий костер. В его дрожащих отблесках заброшенная потрошильня выглядела как декорация к фильму ужасов. Из угла, где сидел на полу предатель, донесся громкий неприличный звук, сопровождаемый судорожными всхлипываниями. Надо думать, иуда уже предвкушал долгие изощренные пытки! В принципе за все то, что я видел на трофейной кассете, из мерзавца бы впрямь стоило жилы вытянуть, но у меня были на счет него другие планы. Главное – достоверная информация о Борисе Одеждине, и нет смысла мараться, если под рукой пентонал натрия! А заслуженное возмездие предатель получит в преисподней, куда я незамедлительно отправлю бывшего майора по окончании допроса. Подойдя к трясущемуся в нервном ознобе Давыденко, я повалил его на живот, вспорол перочинным ножом пиджак с рубашкой на левой руке, достал из кармана футляр с наполненным «сывороткой» шприцем и, отыскав подходящую вену, сделал укол.
Затем усадил экс-омоновца поближе к костру, извлек из рюкзака видеокамеру и раскрыл записную книжку с надиктованными шефом вопросами…
Под воздействием пентонала одеждинский секьюрити выдал на-гора массу интереснейших сведений.
Оказывается, Борис Наумович действительно промышлял подпольной торговлей человеческими трансплантатами. Но подробностей Давыденко не знал. Данной сферой бизнеса непосредственно руководил наиболее доверенный из помощников депутата, некто Колдун. Из чистого любопытства я поинтересовался причинами происхождения подобной клички и получил обескураживающий ответ: «Это не кличка. Он настоящий колдун. Обладает даром ясновидения и гипноза». Я попытался растормошить «языка» насчет личности Колдуна, но выяснить удалось немного. Ни имени, ни отчества, ни фамилии, ни адреса… Одно описание внешности. Причем довольно расплывчатое. «Наиболее доверенный» держался особняком от остальных помощников, постоянно менял парики и не расставался с темными очками…
Сплюнув в сердцах на пол, я вернулся к полковничьему вопроснику.
Бывший майор подтвердил причастность господина депутата к таким гнусным преступлениям, как наркоторговля и продажа малолетних детей в бордели для извращенцев, но, к сожалению, опять без деталей. В окружении Одеждина царило жесткое разграничение полномочий.
Зато Давыденко много чего порассказал о «мокрой» стороне закулисной жизни народного избранника, в которой с июня 2003 года он принимал самое активное участие. За истекший отрезок времени по приказу Бориса Наумовича было ликвидировано девятнадцать человек. В том числе три наших осведомителя, вычисленных, кстати, все тем же загадочным Колдуном. Однако только один из девятнадцати официально считался убитым! (Предприниматель Валерий Селиванов, застреленный из снайперской винтовки на пороге собственного офиса.) Такого рода статистика объяснялась просто. Сверхосторожный Одеждин терпеть не мог громких, демонстративных акций со взрывами и выстрелами, а предпочитал, чтобы «заказанному» подсыпали в кофе экзотический яд, вызывающий смерть якобы от естественных причин, подстроили «несчастный случай» или на худой конец организовали бесследное исчезновение. К традиционным методам убийства он прибегал лишь в исключительных ситуациях. Если ну никак не удавалось убрать человека по-тихому! Понукаемый вопросником, бывший майор перечислил поименно штатных одеждинских киллеров, а затем поведал о последней жертве грозного депутата – молодом журналисте Алексее Соломкине. Парень сумел собрать кое-какой компромат на Бориса Наумовича и собрался писать разоблачительную статью. Неделю назад Давыденко на пару с неким Аркадием Пашаевым подстерегли журналиста на выходе из ночного клуба «Агат», оглушили ударом по голове, отвезли на безлюдный пустырь, допросили с пристрастием, выяснили, где тот хранил документы, компрометирующие Хозяина, и задушили электрическим шнуром. Труп бедолаги они утопили в загородном пруду Серебристый. Его «Вольво» отогнали в принадлежащий Одеждину автосервис, где машину моментально разобрали на запчасти, а злополучный компромат изъяли той же ночью из холостяцкой квартиры журналиста. Следующим (двадцатым) кандидатом в покойники был крупный бизнесмен Валентин Семенов, главный конкурент Бориса Наумовича на предстоящих выборах в Государственную думу. Между прочим, именно он оплатил ту статью, за которую погиб Алексей Соломкин.