— Вы уверены? — спросил невидимый собеседник.
— Да, — сказал камрад Вернер. — Меня беспокоит, что он помнит свое прежнее имя и обстоятельства отъезда в Германию. Его надо изолировать. Нам здесь не нужны задумывающиеся. Тем, кто задумывается, место в бараках, вместе с остальной неарийской швалью. Он плохо влияет на остальных.
Вечером, когда Ганс ун-Леббель вернулся в свою комнату, ун-Клейна в ней не было. На его постели сидел крепкий паренек в тренировочном костюме. У него было длинное вытянутое лицо, над которым рыже щетинился короткий ежик волос.
— Густав, — сказал новый сосед и протянул руку для пожатия. — Густав ун-Лемке.
Гансу было стыдно. Ему было очень стыдно. Словно он что-то украл.
Но камрад Вернер вызывал его на внеочередные уроки правдивости, успокаивал, приводил примеры, говорил, что ун-Клейна направили в другой бюргер и смена обстановки подействует на него благотворно.
В конце концов Ганс решил, что он просто выполнил свой долг. С этого дня он зарекся беседовать с кем-либо по душам. Так было спокойнее.
Печальная женщина больше не посещала его.
— Тебе пора взрослеть, дружок! Тогда тебя не станут мучить сомнения, — сказал камрад Вернер и отложил в сторону еженедельник «Das Schwarze Korps». — Ты уже был с женщиной?
Женщины были для Ганса загадкой.
Все общение с ними сводилось к странному волнующему случаю, имевшему место в имении дядюшки Пауля, когда он случайно остался с девятилетней дочкой хозяина наедине. Они долго смотрели друг на друга, потом Марта глупо хихикнула, взялась за подол платья и задрала его, обнажив худенькие ноги и живот, между которыми светились белые трусики.
— Хочешь потрогать? — заговорщицким шепотом спросила она.
Ганс хотел, но в это время на лестнице послышались шаги, Марта снова хихикнула, вскинула руки к голове и принялась поправлять затейливую прическу с пышными бантами. От всего это осталось только ощущение запретного и стыдного, но рассказывать об этом случае Ганс ун-Леббель камраду Вернеру не стал.
В выходной день, выписав Гансу увольнительную, камрад Вернер повез его в город.
— У нас здесь хороший выбор, — сказал он. — И чешки, и француженки, и русские, и китаянки. Нет только евреек. И заметь — ни одной уродины. И это правильно, победитель имеет право на все!
В публичном доме Ганс робел.
Камрад Вернер смотрел, как он листает альбом, наклонялся, дыша в затылок Ганса шнапсом, и тыкал коротким пальцем с обгрызенным ногтем:
— Бери эту, Гансик. Смотри, какие у нее сиськи! Нет, нет, лучше вот эту — у нее аппетитная попка!
Ганс краснел, торопливо листая альбом с обнаженными красотками.
— Выбрал? — спросила хозяйка заведения — дородная немка со злым лицом и крашенными перекисью водорода волосами.
Повернувшись к Вернеру, она вполголоса сказала:
— У него еще молоко на губах не обсохло, а ты тащишь его в мое заведение. Что он будет делать с бабой?
— Приказ Грюммеля, — сказал Вернер.
Мадам замолчала.
Почему-то Ганс выбрал тоненькую худенькую женщину с огромными печальными глазами. Чем-то она напоминала женщину из его снов.
— Ну и вкусы у тебя! — фыркнул камрад Вернер.
Ганса ун-Леббеля провели в комнату, где ему предстояло стать мужчиной.
Вблизи женщина оказалась еще более симпатичной. Она была не намного старше Ганса — на вид ей было лет восемнадцать. Она помогла смущающемуся косноязычному посетителю раздеться, уложила его на постель, сбросила халат, и все сделала сама, ун-Леббелю даже напрягаться и готовиться не пришлось.
Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к собственным ощущениям. Нельзя сказать, что произошедшее ему не понравилось, нет, но все было непривычно, и он постоянно поглядывал на дверь, словно опасаясь прихода какого-то начальника, который обязательно посчитает его пребывание здесь предосудительным.
— Как тебя зовут? — нарушил он обоюдное молчание.
Женщина усмехнулась краешками губ. Улыбка была печальной.
— Здесь меня зовут Стефанией, — сказала она.
— А до этого? — настаивал Ганс.
Она вздохнула.
— А до этого меня звали Барбарой.
— Ты — русская? — приподнял голову Ганс.
— Я — полячка, — сказала его первая женщина. — Раньше я жила в Кракове.
— Ты сама приехала сюда работать? — подросток сел, по-детски поджимая ноги под себя.
— Ты глупый, — сказала женщина. — Разве можно добровольно выбрать себе такую работу?
— Что ж так? — спросил Ганс.