Для немцев он был богом, поднявшим нацию до немыслимых высот.
Вечером казарма с замиранием сердца слушала сообщение из Берлина. Сознание Ганса ун-Леббеля выхватывало отдельные бессвязные строки: «После непродолжительной болезни… верный сын немецкого народа… гениальный и неповторимый… потеря речи… дыхание участилось… фюрер утратил дар речи… скончался в окружении верных соратников, стоявших рядом с ним в суровые годы борьбы».
Ганс ун-Леббель непонимающе вслушивался в эти слова, вытирая кулаком предательские слезинки, текущие по щекам. Что теперь будет с Германией? Что теперь будет со всеми ними, о ком ежечасно думая вождь? Недобитые враги поднимут головы, несомненно, придется применить силу, чтобы успокоить волнения. Поднимет голову недобитый АРС (Американо-Российский Союз), обнаглеют японцы, которые и без того в последние годы вели себя слишком заносчиво по отношению к союзникам. Со смертью фюрера менялся мир.
«Согласно политическому завещанию фюрера его преемником в должности рейхсканцлера Германии назначен Бальдур фон Ширах, — сообщил далекий берлинский диктор. — Сегодня в Нюрнберге партийные активисты дадут Бальдуру фон Шираху клятву на верность. Это будет грандиозное зрелище, на него приглашено полтора миллиона представителей из разных земель рейха.
Похороны великого вождя германского народа состоятся через три дня. Согласно завещанию, фюрер будет похоронен на родине в городе Браунау на берегу реки Инн. Лучшими скульпторами Германии там будет поставлен мемориал, призванный увековечить память о лучшем сыне германского народа. Именно сюда, на лесистый берег реки Инн, будет вечно стремиться сердце каждого настоящего немца».
Тяжело и печально заиграл траурный марш, вгоняя в уныние и тоску.
Ганс ун-Леббель сидел в комнате служебной подготовке и бездумно рисовал слоников на промокашке тетради. Рядом кто-то сел. Ганс поднял взгляд и увидел сразу постаревшего Руделя.
— Как же так? — спросил Ганс. — Как же мы без него?
Бывший воздушный ас покачал головой.
— Люди смертны, — сказал он. — Умирают даже вожди. Но жизнь продолжается, она никогда не заканчивается со смертью одного человека.
На следующий день в Минске начались волнения.
Город был рядом, поэтому школа была переведена в состояние повышенной боевой готовности — курсантам раздали автоматы и гранаты, офицеры надели на пояса кобуры с личным оружием.
— Грязные свиньи! — возмущался начальник школы оберштурмбаннфюрер Заукель. — Они решили устроить по случаю кончины фюрера праздник! Даром им это не пройдет! Передавим их как бешеных собак!
Однако восстание ширилось. Упрямые белорусы не сдавались, они даже разгромили охранную дивизию СС и танковую роту, прибывшие на подавление восстания. Школе пришлось выдержать несколько ожесточенных боев с партизанами, в одном из боев был убит Фридрих ун-Лахузен. Ун-Леббель остался в комнате один. На память о товарище ему остались две любимые книги Фридриха «Тигр Волховстроя» Вальтера Новотны и «Двести побед за тринадцать месяцев» Германа Графа. И маленький нахальный чертенок с пивной кружкой в руке. Чертенок был талисманом Фридриха, но в последний бой ун-Лахузен его не взял. Забыл в комнате. «Потому и погиб», — грустно подумал ун-Леббель, разглядывая чертенка. Чертенок был похож на Мефистофеля.
Между тем положение становилось угрожающим.
И тогда в полдень прилетел «зенгер». Ун-Леббель впервые видел пикирующий межконтинентальный бомбардировщик в работе. Машина, похожая на наконечник копья, стремительно свалилась на город сверху и так же стремительно исчезла в высоте. Над городом повис одинокий парашют, который медленно кружился в потоках воздуха, то приближаясь к земле, то вновь набирая высоту. А потом в небе вспыхнуло ослепительное солнце. Ганс закрыл глаза, но вспышка продолжала жить на сетчатке его глаз. От нее было больно. Когда ун-Леббель открыл глаза, над городом стоял чудовищный черно-сизый гриб, в котором что-то сверкало, окрашивая шляпку в алые и белые тона. Тоненькая, утолщающаяся к земле ножка медленно расползалась. Послышался грохот, и с ближайших к ун-Леббелю деревьев полетела оборванная листва. В зданиях школы пронзительно зазвенели бьющиеся стекла. Круглая шляпка гриба медленно оторвалась от своего основания и поплыла вверх, стало видно, как над землей, там, где располагался город, гуляют воздушные смерчи. Из-за расстояния город был невидим, но сейчас он четко обозначил себя шлейфами черного дыма от многочисленных занимающихся пожарищ.