— Месье Аккерман, поясните вашу мысль. — Попросил Тьерсен к удивлению Леви, так как он думал, что врач остановит его.
— Я к тому, что вся его дикая, как у дворовой псины, ревность возникла тогда, когда единственная важная женщина в его жизни, т.е. мать — предпочла скакать верхом на отчиме, а не уделять время ребенку от первого брака. Генри, ты же рос с отчимом?
— Да, и что с того? Причем здесь моя мать и моя жена?! — как слепец вопросил заключенный.
— Предала-то тебя мамка, обиделся ты. И на нее и на всех женщин заодно. И вымещаешь на них свою нездоровую ревность и злобу.
— Да что ты обо мне знаешь, козел! Не смей поливать грязью мою мать — она прекрасная женщина, она воспитала…
— Садистического ублюдка, да, браво ей! — успевает произнести бывший капитан.
Генри тут же срывается с места и нападает на Аккермана. Остальные заключенные бросились в рассыпную, но их тут же остановили два санитара. Другие двое принялись оттаскивать разъяренного инженера от бывшего капитана. Тьерсен пролистывал другую папку, чей картон был, как метка, другого цвета.
Генри стараются увести как можно скорее, пока тот продолжает выкрикивать оскорбления в адрес Аккермана. Прибывших возвращают на свои места.
Врач спокойно продолжает изучение дела.
— Почему вы меня не остановили? — решает узнать Леви.
— Хотелось проверить, насколько вы хороши — великолепная теория, достойная капитана в отставке! — закрывая папку, ответил врач.
— Нечего тут хвалить. Это было весьма очевидно.
— Послушать человека пять-семь минут, понаблюдать за ним, отмечая каждое движение тела и при этом правильно читая, может только профессионал. — Сделав, наконец, первый интонационный акцент на слове «правильно», Тьерсен продолжил: — С таким же успехом вы должны были понять, для чего предназначена общая беседа. Теперь я делаю вывод, что с вами смогу оптимально закончить освидетельствование сугубо на личных встречах. Благодарю, что не тратили мое время.
Хмыкнув и начав корить себя за не сдержанный колкий язык, из-за которого он сам усложнил себе жизнь, более Аккерман в беседу не включался.
За ночь Генри не успокоился. Утром он смерил Аккермана взглядом, полным желания отомстить за вчерашний позор. Завтрак прошел напряженно, за столом все молчали, но Леви не пугала эта гнетущая атмосфера.
Этим утром повар постарался на славу: гречку можно было поедать даже с неким удовольствием. Крупа была идеально сварена и подсолена, а кусочек масла добавлял порции «домашней» теплоты.
По звонку все встали из-за стола и, построившись, направились в общий зал. Играла классическая музыка, кто-то дополнял ее своими разговорами на темы спорта и истории Франции. Как понял бывший капитан — в прошлом эти трое работали преподавателями этого предмета в учебных заведениях.
Прибывшие, как и вчера, расположились на софе. Медсестра и санитар подошли к студенту, заставив его покинуть компанию заключенных. На его насиженное место сел ремесленник, который до этого ютился на неудобном подлокотнике.
Генри все это время был в противоположном углу общей комнаты, уставившийся в одну точку. Этот мужчина, которому по внешнему виду было немного за тридцать, уже имел на половину поседевшие волосы и глубокие морщины на лбу и переносице. Казалось, что даже успокоительные, которые продолжали действовать, не могли снять напряжение, которое годами не покидает его тело.
Студента по имени Жак не было примерно сорок минут. Все это время Аккерман наблюдал за жизнью за пределами этих безумных стен — прохожие в теплых одеждах следовали то друг за другом, то падали на середине пути, то отсутствовали вовсе.
— Кто из вас месье Леви Аккерман? — огласила медсестра.
Молча Леви встает и, поравнявшись с санитаром и медсестрой, понимает, что сейчас продолжит разговор с Тьерсеном. Пройдя мимо холла с регистрацией, он краем глаза успевает заметить, как женщина, что встречала их, делает пометки в личном деле Жака, а на входе уже ожидает конвой.
Неужели скоро все окончится?
Поднявшись на второй этаж, Аккермана заводят в четвертый кабинет справа — таблички на двери не было. Первой зашла медсестра, огласив фамилию и имя прибывшего, затем зашел первый санитар, заключенный и второй санитар.
Сотрудники психиатрической клиники кратко рассказали об условиях их беседы с врачом, пока Тьерсен был занят бумагами и не обращал на них внимания, будто он продолжал оставаться в кабинете один. Заняв кресло напротив стола психиатра, Аккерман, наконец, решил начать первым их диалог:
— Добрый день, доктор Тьерсен.
— Добрый день, месье Аккерман. Располагайтесь удобнее, у нас будет долгий разговор… — задумчиво проговорил врач, отложив медицинские бланки.
— Хм, а на студента вы потратили лишь две третьих часа… — позволил уточнить бывший капитан.
— А вы внимательны! — ухмыльнулся врач, однако его голос по-прежнему был монотонным. — Он — психически здоровый человек, мне более не потребовалось времени для консультации. — Ответил Тьерсен, пренебрегая правилами и оглашая результат освидетельствования своему новому пациенту.
— А я — нет? — задал встречный вопрос Аккерман.
— А вы — слишком хитры и хорошо обучены. — Подготовив новый лист и проверив ручку на уголке листа, темноволосый мужчина уверенно взглянул на Леви: — Вы готовы?
— Да. — Коротко ответил Аккерман.
— Назовите четырех космонавтов побывавших в космосе после Юрия Гагарина?
— Что?! — не ожидая подобного вопроса, который совершенно ничего общего не имею к нему, к его делу и вообще к психиатрии возмутился Леви.
— Ответьте на вопрос, месье. От вас более ничего не требуется.
Аккерман смерил врача недовольным взглядом, пытаясь понять логику проведения обследования, но начинал вспоминать заветные фамилии, играя по правилам Тьерсена.
— Армстронг, Коллинз, — тяжело выдохнув и прикусив нижнюю губу, бывший капитан продолжил лишь через минуту, вспомнив последние два имени: — Олдрин, Королев…
— Назовите температуру кипения воды?
Выражение лица, интонация голоса, взгляд — Леви следил за врачом, пытаясь понять его следующий шаг, перебирая все возможное варианты, однако тот был для него не читаем.
— Сто градусов.
— Назовите страну вашего места жительства?
— Французская республика.
— Какую форму имеет мяч?
— Круглую. — Наконец, бывший капитан кое-что вспомнил: — Я однажды проходил этот формат тестирования, когда меня отбирали в разведку.
— Прекрасно! — отвлекся врач: — Сколько месяцев в году?
— Двенадцать.
Тьерсен продолжать ставить пометки, и, благодаря своим быстрым ответам, Аккерман плавно переходил к следующему субтесту. К сожалению, методику он не вспомнил, а на некоторые вопросы отвечал по наитию. Некоторые вопросы повторялись раз за разом, а обследование растянулось на пару часов.
По итогу — недовольного Аккермана отвели в общую комнату.
— Что, псих, не вышел на свободу? — с садистическим удовольствием раздался за спиной голос оскорбленного ранее Генри.
— Не твое дело. — Обернувшись, Леви пришлось приподнять голову, так как собеседник обладал достаточно высоким ростом.
— А, по-моему, это дело как раз для ублюдка, коим ты меня вчера и назвал, придурок!
Генри толкнул Аккермана в плечо, вынуждая того ответить, но бывший капитан лишь стиснул зубы, терпя оскорбление. Мельком он заметил, как в комнате градус напряжения возрос до максимума; взгляды всех пациентов были прикованы к ним.
Толчок, уже сильнее.
Генри ухмыляется, чувствуя мнимое превосходство. Что-то говорит, однако злость, что вскипает в бывшем капитане, уже затмевает его сознание, поэтому не разобрать. Со времен жизни в гетто никто не смел касаться его, а уж, тем более, тыкать!
— Так и будешь молчать, неженка?! Ты, наверное, из тех парней, что у девок под каблуком ходят? Ну, где ж твоя юбка теперь?