-Вы могли бы его нарисовать? — спросил Флаке.
-А? — она удивленно посмотрела на клавишника. — Что делать? Рисофать. Нет. Я плошо рисофать.
-А вы по-английски говорите? — вдруг спросил по-английски Шнайдер. Девушка повернулась на звук его голоса и счастливо заулыбалась.
-О, да. Я много лучше знаю английский. Лучше чем немецкий. Я учила английский в школе и могу на нем не плохо говорить.
Шнайдер тоже улыбнулся, только улыбка эта вышла какой-то натянутой, и совсем не радостной.
-Значит вы сможете рассказать нам о том мужчине? — Рихард поднялся с кресла и подошел к девушке почти вплотную.
Он тоже перешел на английский язык. Теперь он смог разглядеть ее получше. Она не была красавицей, но чем дольше он смотрел на нее тем больше она ему нравилась. Ее скованность постепенно ушла, она уже свободно сидела на стуле и не прятала глаза.
-Да, конечно. Я была на шоу. Хотела стоять ближе к сцене, но не смогла. Там столько народу. И я стояла сзади. Лодка и Олли Ридель, они плыли, — ее английское произношение не было совершенным, но вполне можно было различать слова.
Пауль ухмыльнулся, но промолчал. Любажа лишь бросила на него короткий взгляд и продолжила.
-Потом был, — она замялась, покручивая в воздухе пальцами, подбирая нужное слово. — Бум.
-Взрыв, — помог Шнайдер.
-Я не знаю что вы сказали, не знаю этого слова. Бум, огонь, понятно?
-Да, да, продолжайте, — поторопил ее Тилль.
-Но я не стала смотреть на это. Я увидела что лодка упадет и мне станет больно. Это было так близко.
-Это все понятно, давайте все же про мужчину, — Тилль снова поторопил ее.
-Да, мужчина… Он был в такой одежде. Не знаю этого слова.
-В форме? — предположил Рихард
-Я не знаю слова, — она уже говорила уверенно и сухо. — Черная одежда и кепка, тоже черная. Я видела, что он блондин. Волосы длинные.
-Вот так? — Тилль показал руками длину волос где-то до плеч.
-Нет, — улыбнулась Любажа, и указала на Шнайдера. — Как у него.
Шнайдер невольно поежился, когда все повернулись к нему.
-Я не блондин, — Сказал барабанщик, сам не понимая зачем он это произнес, ведь никто его не обвинял.
-У полиции есть такая вещь, там можно сделать рисунок преступника, не знаю как это называется, — Рихард отошел от девушки и снова уселся на стул.
-Отличная идея, — поддержал Шнайдер. — Полиция скоро будет.
-Не сейчас, мне очень нужно идти. Я живу в одном с вами отеле и думаю что найду вас вечером. Или сразу пойду в полицию. Вот, — она протянула Тиллю какой-то листок. Вокалист неуверенно посмотрел на нее, но листок все же взял.
-Что там? — спросил он
-Мой телефон, если нужно. Я ухожу, до свидания, — она поднялась и пошла к выходу.
Никто ничего не сказал, никто не остановил ее. Прошло несколько минут, но в гримерке по-прежнему было тихо. Наконец Пауль шумно выдохнул и сказал:
-А мне кажется что она врет. Очередная поклонница, нашла повод увидеться с нами.
-Не знаю, мне она вообще странной показалась. Только о полиции заговорили и тут же убежала. Акцент этот нелепый. Имя какое-то дурацкое, — Шнайдер посмотрел на Рихарда, словно ища поддержки.
-Акцент, это нормально, — сказал Рихард. — А вот полиции она испугалась, это и правда странно. Может…
Но он не закончил, дверь распахнулась и в гримерку по-хозяйски вошли два полицейских.
-Инспектор Ральф Брингер, — представился один из них.
***
Все тело страшно ныло, саднило разбитое лицо, глаз уже заплыл, колено распухло, но все это было мелочью по сравнению с тем, что его заперли в какой-то камере и ко всему прочему угрожали расправой над его семьей. Олли сидел на низком деревянном лежаке в углу и напряженно думал. Но мысли, обычно такие стройные и плавные, сейчас словно принадлежали кому-то другому. Ничего путного в голову не приходило. Волнами накатывали жуткие воспоминания. Бесконечный коридор, дикая гонка, удары сыпавшиеся один за одним, потом дверь и свет за ней и надежда. Но за дверью лишь еще одна комната, а там снова дверь и выход. Перед тем как выйти на улицу похититель заставил его переодеться. Из какого-то пакета, стоявшего тут же в этой комнате (подготовился заранее, мерзавец), он извлек бесформенный балахон и спортивные брюки не первой свежести. Олли не сопротивлялся, молча и быстро скинул концертный костюм и облачился в этот новый и неприятный, понимая зачем это нужно, в своей одежде, он мог бы привлечь излишнее внимание.
Вышли на улицу где-то в подворотне, в ста метрах одиноко стояла машина. Олли собрался и решил при первой возможности дать деру. Но на улице убежать он не смог, похититель назвал всего два имени — его женщины и ребенка и он тут же отбросил все мысли о побеге.
Похититель грубо затолкал его в машину, надел на голову черный мешок, связал руки и куда-то повез. Ехали не очень долго, хотя может Олли и ошибался, ему казалось что в машине он пару раз отключался, а потом снова приходил в сознание. Но были ли эти провалы на самом деле или нет, он не мог ручаться. Когда машина остановилась Олли еще верил что все образуется, ну не может такого быть, чтобы весь мир был настроен против него. Но положение лишь ухудшилось, мучитель выволок его из машины, пару раз ударил ногами в тяжелых ботинках, снова пригрозил расправой над семьей и поволок куда-то. Олли не знал где находиться, не мог ничего видеть.
Они шли по лестнице, сначала вверх, потом вниз. Олли спотыкался, несколько раз падал, вскрикивая от боли, похититель молчал и лишь бил его. Наконец они остановились.
-Ты будешь сидеть тут, — сказал мучитель, снимая мешок с головы Олли и подталкивая его в спину.
На пару секунд Ридель растерялся, он зачем-то посмотрел прямо на своего инквизитора, за что и получил удар по лицу. Потом еще один удар. От неожиданности, боли и обиды он закричал. Но никто не слышал его, лишь страшный палач довольно ухмыльнулся и захлопнув тяжелую железную дверь ушел.
Олли огляделся. Он был в маленькой камере: земляной пол, присыпанный деревянной стружкой, низкий потолок, деревянные стены, в углу низкий самодельный лежак. Чуть дальше еще одна комнатка. В надежде он бросился туда и увидел маленький сортир: раковина, толчок и осколок зеркала на стене. Под потолком лампочка без абажура. Очень хотелось пить. Он подошел к раковине и открыл кран. Вода была чистая и холодная, она обжигала губы, он попил немного, умыл разбитое лицо, морщась от боли, и вернулся в камеру.
Теперь он сидел на самодельном лежаке, безвольно свесив голову и борясь с приступами гнева и подступающей тошнотой. Временами его начинало лихорадить и тогда он обхватывал себя руками, сжимал зубы и сидел так, уставившись в одну точку. Потом приступ проходил, он вставал, начинал ходить по камере, стучать в железную дверь, кричать, звать на помощь, пока голос не срывался и новый приступ лихорадки не заставлял его снова усесться на лежак. Время шло, ничего не менялось. Никто не приходил на помощь, похититель тоже не возвращался. Наконец Олли улегся на лежак и забылся нехорошим беспокойным сном.