Давным-давно земляки Гинзбурга поражались, глядя на него:
– Столько ты на своем веку настрадался, – говорили они, – нюхал порох, валялся в окопах, госпиталях. В какие только переплеты не попадал, а на голове у тебя, голубчик, ни единого седого волоса. Черная чуприна прямо-таки как у молодого человека…
– А я и есть молодой человек… – отшучивался кузнец. – Я просто не считаю мрачные годы, только хорошие, а таких не так уж много. Вот и считайте, что я молод…
Большие карие глубоко посаженные глаза задорно улыбались. Всегда обветренное, покрытое бронзовым загаром лицо сияло. Приятно было ему, что люди считают его молодым, несмотря на его почтенные годы. А вот теперь, за такое короткое время на войне – необычной, странной и непонятной, сразу как-то преобразился, постарел, осунулся. На высоком лбу углубились морщины, поседела изрядно голова.
Он отлично понимал свое состояние. Это, наверное, было от гнева, который бурей клокотал в груди, от боли и горечи поражений, неудач, от бессилия собраться и ринуться на коварного врага, отомстить за все его злодеяния.
Очень больно было на душе. Шутка сказать: на твоих глазах рушится жизнь страны, горят города и села, построенные с таким трудом, рушатся мосты, электростанции, новостройки и все погружается во мрак. Недоедали, жили в бедности, трудились день и ночь не покладая рук, отказывали себе во всем, но настойчиво строили, создавали все новое для детей, внуков и правнуков, для новой жизни, а тут все в огне, дыму, пламени. Все идет прахом.
А что эти гитлеровские палачи творят на захваченной территории, в городах и селах! Как безжалостно уничтожают они наших людей – звери. Разве это можно передать словами? Разве это укладывается в сознании нормального человека?
И это разъедало душу старого солдата и его боевых друзей, которых сбратала эта тяжелая военная дорога.
Кому же после всего этого нужно объяснять, почему кузнец сразу поседел, постарел, осунулся?
И так было не только с ним, а, кажется, со всеми, кто пережил это страшное первое время фашистского нашествия.
Люди ожесточились. И каждый раз, когда вступали в смертельную схватку с вражескими солдатами, дрались упорнее, наносили им крепкие удары, обращали в бегство. С каждым днем все больше осознавали, что не так уж страшен враг, что его можно бить, надо только собраться с большими силами, не бояться его психических атак, танков.
В пути, в схватках с фашистскими танками учились воевать. Гранаты, собранные на поле, могли на первый случай заменить артиллерию. Научились поджигать грохочущие машины бутылками горючей смеси.
Тянулись горькие дни беспрерывных боев и отступлений. Солдаты мечтали только лишь о том, чтобы остановить поскорее врага, заставить его врыться в землю, мечтали собраться с силами, подтянуться и обрушиться на него всей яростью, дать ему так по зубам, чтобы эта земля стала для него могилой, перейти в такое контрнаступление, чтобы ни один немец не остался на родной нашей земле, изгнать его, пересечь его границу, увидеть его города и села в пожарищах, развалинах, в дыму и пламени. Солдаты жаждали священной мести, проучить фашистскую гадину, чтобы на-веки-веков запомнила, как лезть с войной на нашу Отчизну.
Эти думы подбадривали, придавали свежих сил, вселяли надежду.
Как ни трудно, ни горестно было старому солдату наблюдать все, что происходит вокруг, он все же старался не падать духом. В минуты затишья на фронте, в землянке или траншее, дымя крепкой махрой, задушевно говорил ребятам, и те внимательно слушали доброго батю:
– Ничего, сыночки, крепиться надо, не терять надежды на лучшее. Я уже кое-что повидал на своем веку и немало горечи хлебнул, – говорил он, – помню, в гражданскую войну дело было. Босые, голодные, ободранные, почти безоружные. А дрались как черти. Почему, скажете? А потому, что на нашей стороне был хороший союзник – правда. Со всех сторон окружены были врагами, сытыми, мордастыми, вооруженными до зубов, окружены, значит, белыми бандами и всякими атаманами-головорезами, попадали, бывало, в такие переплеты, что думали – все, каюк, но правда побеждает. А правда была на нашей стороне бывало, смотришь на себя, вся морда в крови, а тело в ранах. Жмут на тебя гады со всех сторон. Но держались, как богатыри. Не давали врагу пройти. До последнего сражались. И не выдерживала нашей стойкости вражья сила. Худо нам, жмут гады, но стоило собраться с силами, и мы опять на коне! Как бы там ни было, ребята, подохнет фашистская гадюка. Это как пить дать. Нет такой силы, чтобы нашу власть, наш народ победить. Посмотрите, вспомните мои слова, придет и на нашу улицу праздник. Сполна тогда рассчитаемся с гитлеряками. Все им напомним, за все заплатят черной кровью. Вот вспомните мои слова, если, конечно, живы будем. Верю, что мы с вами еще побываем у них в самом Берлине. Русские воины знают туда дорогу. Уже побывали там. Правда, фрицы об этом позабыли, но напомним. Вот так, как горят наши города и села, так и фашистское логово будет пылать и еще краше, вот увидите. Сердце мне подсказывает, что так и будет. А оно меня никогда не подводит.