Выбрать главу

Когда звездолет прикоснулся к обнаженной почве, она заметно продавилась под его весом. Прошла минута, другая. Этцвейн боялся, что команда корабля заметит какую-нибудь мелочь, отсутствие какой-нибудь формальности... Люк открылся и лег на землю наклонной рампой. Из корабля спустились двое кха, каждый с асутрой, оседлавшей тыльную сторону шеи наподобие крохотного темного жокея. Циклопы остановились у основания рампы, глядя на бараки. Спустились еще двое кха — все четверо стояли и ждали.

Из складского помещения выехала пара самоходных платформ — такова была обычная процедура после прибытия корабля. Платформы слегка повернули, чтобы проехать ближе к рампе. Этцвейн и еще три человека вышли из гаража ленивой походкой, будто бесцельно прогуливаясь, и направились к кораблю через двор. Другие небольшие группы повстанцев появились в разных концах лагерной территории, постепенно приближаясь к звездолету.

Передняя платформа остановилась. С нее соскочили четверо людей — и тут же набросились на четверых кха. Еще четверо, со второй платформы, подбежали с ремнями наготове. Повстанцы договорились по возможности не убивать кха, чтобы остался кто-то, способный управлять звездолетом. Пока восемь человек боролись с четырьмя жилистыми циклопами у основания рампы, Этцвейн и его отряд забежали по рампе в корабль.

Команда звездолета состояла из четырнадцати кха и двух дюжин захребетников. Некоторые асутры безжизненно плавали в стеклянных сосудах, похожих на кювету, найденную Ифнессом и Этцвейном в отвалившемся отсеке корабля под Три-Оргаем. Стычка у рампы продолжалась недолго. Остальные кха и асутры практически не оказали сопротивления. Кха казались оцепеневшими от неожиданности или просто уставшими и сонными — понять их ощущения было невозможно. Угадать отношение хозяев-насекомых к происходящему было труднее, чем заставить камень разговориться. Освобожденных рабов снова раздражал излишек неразряженного напряжения — как атлета, приготовившегося поднять тяжелую штангу и обнаружившего, что она бумажная. Несмотря на облегчение, они чувствовали себя обманутыми, радость победы омрачалась невозможностью выместить гнев.

В огромном центральном трюме ютились почти четыре сотни мужчин и женщин всех возрастов и сословий. По большей части они выглядели как удрученные, нездоровые бедняки.

Этцвейн не терял времени на рабов. Он собрал всех кха, вместе с асутрами, под куполом рубки управления. Приковыляла срочно вызванная Кретцель. «Переведи им мои слова, — сказал Этцвейн, — и убедись в том, что меня хорошо поняли. Мы хотим вернуться на Дердейн. Все, что от них требуется — отвезти нас на родную планету. Не больше и не меньше. После возвращения никакие требования предъявляться не будут. Им сохранят жизнь и отдадут звездолет. Если они откажутся отвезти нас на Дердейн, мы их убьем без промедления и без сожаления».

Кретцель нахмурилась, пожевала губами, потом вынула свирели и стала играть.

Кха никак не реагировали. «Они что, не понимают?» — нервно спросил Этцвейн.

«Понимать-то понимают, — вздохнула переводчица. — Решение уже принято, ответ последует. Это церемониальное молчание».

Один из кха, обратившись к Кретцель, насвистел несколько фраз в Первом стиле — нарочито-разборчиво, но с некой презрительной, даже издевательской небрежностью.

Кретцель обернулась к Этцвейну: «Нас отвезут на Дердейн. Корабль вылетит сейчас же».

«Спроси: достаточно ли на борту еды и питья?»

Кретцель повиновалась и получила ответ: «Он говорит, что запасов, конечно, хватит на один рейс».

«Скажи ему еще вот что. Мы принесли в корабль торпеды. Если нас попытаются обмануть, мы взорвем себя вместе с ними».

Старуха сыграла на двойной свирели. Кха безразлично отвернулись.

В жизни Этцвейна было много моментов торжества и радости, но никогда еще он не чувствовал такого восторга, как на пути домой, возвращаясь с дождливой черной планеты Кхахеи. Несмотря на усталость, он почти не спал. Не доверяя кха, он боялся их хозяев-паразитов и никак не мог поверить, что одержал окончательную победу. Среди сопровождавших его повстанцев надежным помощником он считал только Корбу и позаботился о том, чтобы он и Корба никогда не спали в одно и тоже время. Для того, чтобы поддерживать в соратниках постоянную бдительность, Этцвейн предупредил их, что асутры хитроумны, злопамятны и никогда не смиряются с поражением. В глубине души, однако, он уже верил, что его злоключениям пришел конец. Опыт научил его видеть в асутрах безучастных реалистов, незнакомых с такими эмоциями, как озлобление или жажда мести. После поражения рогушкоев в Шанте асутры с легкостью могли уничтожить Гарвий, Брассеи и Масчейн разрядами лучевых орудий, но не стали тратить время. По мнению Этцвейна, все указывало на то, что он добился невозможного без помощи неизъяснимого Ифнесса, и сознание этого факта придавало особый привкус его торжеству.