С другого берега неслось улюлюканье — ахульфы уже пробирались к воде через ольховник. Этцвейн устало попытался подтянуться и пробраться через кусты, но берег оказался слишком высок и крут. Он побрел по мелководью вниз по течению. Один ахульф решился прыгнуть в реку, но поплыл, часто перебирая лапами, без упреждения, прямо к Этцвейну, и течение стало относить его в сторону. Этцвейн поднял со дна утонувший, отяжелевший от воды кусок дерева и изо всех сил швырнул его в ахульфа, угодив точно по мохнатой собачье-паучьей голове. Ахульф взвыл тонким голосом, тявкнул и вернулся к своим сородичам. Этцвейн шел вброд у самой кромки воды, часто перепрыгивая через висящие корни.
Крестьянские дети и ахульфы следовали за ним по другому берегу, за кустами. Вдруг они все сорвались с места и наперегонки помчались вперед — ниже по течению показался мост на пяти каменных арках, за ним начинался ярмарочный городок. Неутомимые гонители догадались перебежать реку по мосту и окружить беглеца прежде, чем тот выберется на берег. Этцвейн с тоской глядел на мутный бурлящий поток — ни за что он не отважился бы переплыть его еще раз. Он яростно атаковал заросли ольхи, игнорируя ссадины, уколы и порезы. В конце концов ему удалось кое-как пролезть и подтянуться примерно до середины двухметрового откоса над ольховником, заросшего скользким папоротником и колючей травой. Приподнявшись еще немного, он сорвался и со стоном упал спиной в кусты. Снова Этцвейн полез наверх, цепляясь ногтями, локтями, подбородком, коленями. Каким-то чудом ему удалось перевалить через край откоса и выползти на обочину набережной.
Тяжело дыша, он лежал лицом в пыли. Отдыхать нельзя было ни секунды. С помутневшими глазами Этцвейн приподнялся на четвереньки, встал на ноги.
Городок начинался метрах в пятидесяти справа. Напротив, в тенистом парке, сгрудились полдюжины телег и фургонов, весело раскрашенных в бледно-розовый, белый, лиловый, бледно-зеленый и голубой цвета.
Шатаясь и нелепо болтая руками, Этцвейн устремился к фургонам и подбежал к низенькому человеку с кислой физиономией, лет сорока, сидевшему на табурете и хлебавшему из кружки горячий чай.
Этцвейн попытался собраться с мыслями и выпрямился, но голос его срывался и хрипел: «Я... Гастель Этцвейн. Возьмите меня в труппу! Смотрите, я без ошейника. Я музыкант».
Коротышка чуть отпрянул, недоуменно насупился и вскинул голову: «Ступай, ступай себе! Ты что думаешь, мы принимаем кого попало? Тут собрались знатоки — попрошайки нам ни к чему. Иди, пляши на ярмарке!»
По дороге рысью приближались ахульфы, за ними бежали раскрасневшиеся малолетние садисты.
Этцвейн кричал: «Я не обманываю! Мой отец — друидийн Дайстар! Я играю на хитане!» Ошалело озираясь, он увидел инструмент, бросился к нему, схватил. Пальцы, грязные и мокрые, скользили по струнам, растянутые мышцы не слушались. Этцвейн пытался набрать последовательность аккордов, но произвел только нестройное бренчание.
Мохнатая черная рука крепко взяла его за плечо и потащила направо. Другая схватила за локоть и рванула налево. Ахульфы разразились оглушительным тявканьем — каждый утверждал, что настиг добычу первый.
Коротышка вскочил, уронив кружку, вытащил из связки дров сучковатую толстую палку и принялся яростно дубасить обоих ахульфов: «Прочь, адское отродье, прочь! Не смейте трогать музыканта!»
Подоспели сыновья фермера: «Какой он музыкант? Обычный вор, бродяга. Крадет добро, заработанное тяжелым трудом. Нам разрешили отдать его ахульфам».
Коротышка залез рукой в карман, бросил на землю пригоршню монет: «Музыкант не крадет, а берет — все, что ему нужно. Забирайте деньги и проваливайте!»
Пацаны обменялись унылыми возгласами, пошмыгали носами, погрозили Этцвейну кулаками, неохотно подобрали грязные монеты и удалились. Вокруг них, тявкая, пританцовывали ахульфы — они старались напрасно, не получив ни денег, ни мяса.
Коротышка снова уселся на табурет: «Сын Дайстара, говоришь? Какой позор, до чего докатился! Ну ладно, что было, то прошло. Возьми у женщин куртку и штаны, съешь что-нибудь. Посмотрим, что из тебя можно сделать».
Глава 6
Вымывшись и согревшись, наевшись супа с хлебом, Этцвейн тихонько вернулся к Фролитцу, сидевшему за столом под деревьями с плоской бутылью самогона. Этцвейн присел на скамью и смотрел, как Фролитц подгоняет новый язычок к мундштуку древорога. Этцвейн ждал. Фролитц, по-видимому, вознамерился игнорировать его существование.