Выбрать главу

Работорговец стал причитать истеричным слезным голосом: «Мы так не договаривались! А у меня есть ценные сведения, я могу спасти вам жизнь — но если мне не гарантируют свободу, ничего не скажу! Убить-то вы меня убьете, зато потом, когда взвоете от непосильной работы на планете хозяев, вспомните последний смех Хозмана!» Закинув голову, он разразился диким издевательским хохотом: «Вас сгноят в рабстве, а Хозман — Хозман умрет в радости, обрушив на врагов лавину горя!»

Этцвейн пожал плечами: «Какое нам дело до твоей грошовой жизни? Мы беспокоимся о себе — твое предательство сорвет наши планы».

«Никакого предательства! Моя жизнь, моя свобода — в обмен на ваши!»

«Затолкните его в челнок, — посоветовал Каразану Этцвейн. — Если мы выживем, ему повезет. По возвращении, однако, придется его хорошенько высечь».

«Нет, нет, нет!» — вопил и вырывался Хозман. Каразан огрел его ладонью по голове — работорговец замолчал.

«Предпочел бы прикончить паразита, — вежливо поделился мнением Каразан. — Ну, пошли!» Встряхнув Хозмана за шиворот, гетман затащил его внутрь челнока. Разглядывая люк, служивший трапом, Этцвейн обнаружил нечто вроде внутреннего зажима и спросил Хозмана: «Что теперь? Потянуть трап на себя, а когда он закроется, опустить рычаг?»

Хозман уныло кивнул: «Больше ничего. Машина сама взлетает и находит корабль».

«Тогда приготовьтесь: отправляемся».

Этцвейн захлопнул люк — и сразу ощутил навалившуюся на ноги тяжесть. Алулы ахнули, Хозман жалобно залепетал. Через некоторое время ускорение уменьшилось. Голубое освещение мешало распознавать лица и, казалось, придавало характеру каждого человека что-то новое, доселе неизвестное. Глядя на кочевников, Этцвейн чувствовал себя пристыженным их отвагой — им ничего не было известно о возможностях Ифнесса. Этцвейн спросил Хозмана: «О каких спасительных сведениях вы говорили? Что вы знаете?»

«Ничего определенного, — мялся Хозман. — Просто знаю, как нужно себя вести, как нужно выглядеть, чтобы избежать немедленного разоблачения».

«И как же, по-вашему, мы должны себя вести?»

«Нужно ходить с обвисшими руками, с пустым невидящим взглядом — вот так, едва держась на ногах и спотыкаясь», — обмякший Хозман стоял с безнадежным выражением на осунувшемся лице, изрезанном длинными тенями морщин.

Минут через пятнадцать сила тяжести снова слегка увеличилась: челнок тормозил. Хозман нервно забормотал: «Не знаю, что и как делается внутри корабля. Но вы должны действовать беспощадно и стремительно. Неожиданность — единственная надежда».

«Корабль обслуживают серые существа с асутрами на спинах?»

«Надо полагать».

«Деритесь, и деритесь хорошо! — посоветовал Хозману Этцвейн. — Это в ваших интересах».

Работорговец не ответил. Прошло несколько секунд. Челнок вздрогнул, соприкоснувшись с чем-то жестким, и, по-видимому, втиснулся в некое углубление или гнездо со вторым, уже окончательным толчком. Люди напряглись. Люк открылся. Перед ними брезжил голубым полумраком пустой узкий коридор, где можно было поместиться только цепочкой по одному. Из потолочной панели неожиданно раздался голос: «Пройдите в приемник, снимите всю одежду. Вас освежат очищающим раствором».

«Двигайтесь, как пьяные, не понимающие инструкций», — пробормотал Хозман.

Этцвейн медленно, волоча ноги и опустив голову, прошел в дальний конец коридора, где дорогу преграждал следующий люк. Алулы последовали за ним — среди них шаркал понурый Хозман. Голос с потолка заговорил снова: «Снимите всю одежду. Одежду необходимо снять».

Этцвейн изобразил, что пытается стащить с себя куртку, но скоро изможденно опустил руки и обмяк, прислонившись к стене. В громкоговорителе послышались тихое шипение, брезгливая возня. Из отверстий в потолке вырвались струи едкой жидкости — все стоявшие в коридоре промокли до нитки. Едкий ливень прекратился, открылся люк в конце коридора. Этцвейн вошел, спотыкаясь и пошатываясь, в большое круглое помещение. Здесь их ожидали шесть двуногих существ с темно-серой бородавчатой кожей — сутулые, приземистые, напоминавшие огромных жаб. Из приплюснутых голов молочно-белыми шарами выступали пять стекловидных глаз, мускулистые ступни с серо-зелеными перепонками можно было скорее назвать ластами. На тыльной стороне шеи у каждой жабы сидела асутра.

Этцвейну не пришлось даже подавать знак. В алулах взорвалась давно копившаяся ярость — они бросились вперед, и через пять секунд служители насекомых неподвижно лежали в растекающихся лужах серо-зеленой крови, смешанных с изрубленными и раздавленными остатками их хозяев. Выхватив лучевой пистолет, Этцвейн озирался по сторонам, его ноздри возбужденно расширились. Больше никто не появлялся.

Крадучись, длинными шагами, Этцвейн пробежал к выходу в противоположном конце помещения, выглянул в узкий коридор, тянувшийся в двух направлениях. Прислушиваясь, он мог различить только тихий, низкий, размеренно пульсирующий гул. Половина алулов во главе с Каразаном направилась налево. Этцвейн шел впереди отряда, свернувшего направо. Плечи едва помещались в тесном коридоре, голова почти касалась низкого потолка. Видимо, проходы в орбитальном корабле проектировались асутрами в расчете на приземистых узкоплечих служителей-амфибий. Великану-гетману, наверное, приходилось протискиваться бочком и пригнувшись.

Впереди, под потолком, Этцвейн заметил мерцание звезд — коридор кончался крутым подъемом без ступеней. Поспешно взобравшись наверх, Этцвейн ворвался в рубку управления под прозрачным куполом. Помещение окружала низкая кольцевая скамья. На центральном участке блестело скопление заполненных разноцветными жидкостями небольших прозрачных резервуаров. Прямо напротив входа, вплотную к нижнему краю купола, продолжением кольцевой скамьи выступала низкая наклонная панель, испещренная канавками и точечными отверстиями — судя по всему, пульт управления. За пультом на скамье с мягкой обивкой лежали три асутры.

Как только Этцвейн появился в рубке, асутры вскочили на пульт и повернулись к нему, прижавшись к куполу и возмущенно шипя. Одно из насекомых приподняло передними лапками маленький черный прибор, с треском испустивший в сторону Этцвейна струю сиреневого пламени. Этцвейн, однако, уже бросился в сторону — пламя угодило в грудь кочевнику, взобравшемуся в рубку следом за Этцвейном. Этцвейн боялся пользоваться лучевым пистолетом: разряд мог прожечь прозрачный купол. Короткими перебежками, пригибаясь и прячась за прикрытиями, он приблизился к асутрам. Одно насекомое успело спрыгнуть и юркнуть в тесный лаз высотой не больше двух ладоней. Вторую асутру Этцвейн успел прибить, ударив саблей плашмя. Третья, шипя и свистя, пятилась по пульту управления. Этцвейн схватил ее и швырнул на пол, где подоспевший кочевник превратил ее каблуком в грязное мокрое место.

Человек, пораженный выстрелом асутры, лежал на спине под низким куполом рубки и смотрел на звезды. Он умирал, ему ничто не могло помочь. Этцвейн приказал двум алулам оставаться на страже. Те ответили дерзкими взглядами, оспаривая его право распоряжаться. Этцвейн игнорировал их упрямство: «Осторожно! Не стойте там, где асутра может в вас прицелиться — она прячется в лазе под скамьей. Это отверстие лучше всего чем-нибудь загородить. Не теряйте бдительности!» Этцвейн спустился в коридор и отправился на поиски Каразана.

Коридор пологой дугой спускался к центральному трюму, где на многоэтажных нарах, тянувшихся от круглой площадки к стенам подобно спицам огромного колеса, спали тяжелым наркотическим сном пленные, захваченные в Каразе. Каразан убил одного из бородавчатых серых служителей. Двое других покорно стояли в стороне. У них на загривках не было «наставниц». Не меньше двухсот человек — мужчин, женщин и детей — лежали плотными неровными рядами, как бревна в поленницах. Среди них, на площадке, стоял Каразан, хмуро поглядывая то на пятиглазых гигантских жаб, то на спящих рабов. Впервые в жизни, наверное, гетман пребывал в нерешительности.

«Пленных можно оставить в покое, — сказал Этцвейн. — Пусть спят. Гораздо важнее другое. Асутры пользуются узкими лазами с выходами на уровне пола. Одна успела скрыться в такой лаз. У насекомых есть лучевое оружие, они уже убили одного. Нужно обойти корабль, соблюдая чрезвычайную осторожность, и замуровать все опасные отверстия — по крайней мере до тех пор, пока мы не разберемся в планировке».