Этцвейн предусмотрел два взаимодействующих правительственных органа. В первый, Совет Патрициев, входили бы заведующий перевозками, заведующий развитием торговли и экономики, директор управления связи, главный законодатель, главный судья, начальник вооруженных сил, гарвийский эстет, музыкант, ученый, историк, двое выдающихся деятелей или знаменитостей и два человека, назначенные вторым советом. Будучи однажды сформирован, Совет Патрициев продолжал бы функционировать автономно, выбирая и исключая патрициев большинством в две трети голосов, но не меняя первоначально установленный состав собрания. Один из членов Совета Патрициев назначался бы большинством в две трети голосов на должность Верховного Хранителя Шанта — на три года или до преждевременного смещения таким же большинством.
Второй орган, Совет Кантонов, состоял бы из представителей всех шестидесяти двух кантонов и дополнительных делегатов крупнейших городов: Гарвия, Брассей, Масчейна, Освия, Ильвия и Порт-Верна.
Совет Кантонов мог предлагать законы и экстренные меры на рассмотрение Совета Патрициев; кроме того, Совет Кантонов мог исключить любого члена Совета Патрициев большинством в две трети голосов. Отдельная Коллегия Справедливости гарантировала бы равноправие всех граждан Шанта перед законом. Главный законодатель и главный судья, заседающие в Совете Патрициев, выбирались бы, соответственно, юридической и судейской коллегиями.
Этцвейн созвал на совещание Миаламбера, Донейса, Сан-Сейна, Бризе и Финнерака, чтобы предложить свою модель правительства. Все согласились с тем, что проект заслуживал по меньшей мере кратковременного опробования. Серьезные возражения выдвинул только Финнерак: «Вы упускаете из вида то обстоятельство, что магнаты Шанта, построившие благосостояние на страданиях и унижениях крепостных, все еще безнаказанно попирают всякое представление о справедливости. Разве принцип возмещения ущерба не должен быть заложен в основу новой общественной системы?»
«Определением размеров справедливого возмещения, в каждом индивидуальном случае, могут заниматься суды. Такова одна из важнейших функций системы правосудия», — сухо отозвался Этцвейн.
Финнерак не унимался: «Кроме того, с какой стати один человек вынужден гнуть спину, чтобы заработать кусок хлеба, а другой сибаритствует, перебирая в воздухе холеными пальцами под звуки музыки и набивая утробу обедом из сорока пяти блюд? Предметы роскоши и услуги следует разделить поровну — в стране всеобщего равноправия закон должен гарантировать всеобщее благосостояние».
На это требование откликнулся Миаламбер: «Сострадание неимущим делает вам честь. По этому поводу можно заметить только одно — попытки радикального перераспределения собственности неоднократно предпринимались в прошлом и неизменно приводили к хаосу и жестокой тирании того или иного рода. Таков урок истории, и мы не вправе им пренебрегать».
Финнерак замолчал и впредь отказывался высказывать какие-либо мнения.
Семь рот Бравой Вольницы, усиленные отрядами воодушевленного успехами ополчения, наступали на рогушкоев четырьмя широкими фронтами. Рогушкои, теперь легко уязвимые, приспосабливались к новым условиям, передвигаясь преимущественно по ночам, скрываясь в лесах и пустынных каньонах, устраивая неожиданные, часто отчаянно рискованные набеги в поисках женщин. Неохотно, с тяжелыми потерями, рогушкои отступили от берегов, возвращаясь в Дебри через Марестий и кантон Преданий.
Главный технист Донейс явился к Этцвейну с отчетом: «Мы тщательно изучили детенышей рогушкоев. При ближайшем рассмотрении они оказались весьма необычными существами, физиологически чуждыми природе Земли и Дердейна. Трудно понять, почему внешне они вообще напоминают людей. Тем не менее, для размножения им требуются женщины, то есть они не могут существовать, не паразитируя на человеке. Интересно было бы знать, где и в каких обстоятельствах могли развиться столь специализированные паразиты?»
«В Паласедре — предположительно».
«Вероятно. Паласедрийцы давно пытались вывести породу послушных солдат. Моряки из Караза рассказывают, что похожих тварей видели в глубине северного континента. Каким образом они рассредоточились по всей планете? Еще одна загадка».
«Вам удалось выяснить, как рогушкои распознают женщин?»
«Очень просто. Их привлекает одно из характерных женских испарений. При появлении в воздухе малейших следов этого выделения рогушкой безошибочно и прямолинейно направляется к источнику запаха, как ахульф к гниющей падали. Инстинкт удовлетворения похоти настолько силен, что рогушкоев не останавливают никакие препятствия».
Бравая Вольница насчитывала уже пять с половиной тысяч бойцов. Финнерак замкнулся в себе пуще прежнего, сосредоточенный исключительно на сиюминутных задачах. Не находящая выхода ненависть бушевала в нем, как пламя в тесной печи. Тревожные предчувствия Этцвейна соответственно обострились. Для того, чтобы ограничить власть Финнерака, Этцвейн разделил сферу руководства вооруженными силами на пять секторов. «Черный Ветровой» стал главным стратегом, Сан-Сейн — фельдмаршалом. Учреждены были также посты заведующего снабжением армии, заведующего вербовкой и подготовкой рекрутов и суперинтенданта арсенала.
Финнерак обжаловал новое распределение полномочий с холодной яростью: «Вы только тем и занимаетесь, что суете палки в колеса! Вместо одного Аноме решили завести сотню интриганов-политиков, вместо одного ответственного и эффективного командира назначаете комитет из пяти человек. Разумно ли это? Целесообразно ли это? Ваша деятельность опасна, ваши побуждения подозрительны!»
«Мои побуждения предельно ясны, — отвечал Этцвейн. — Один Аноме больше не может контролировать Шант, для этого требуется сотня людей. Война с рогушкоями, армии Шанта, их стратегия, тактика и цели — тоже слишком сложны, чтобы их можно было поручить одному человеку».
Финнерак снял черную шляпу и швырнул ее в угол: «Вы меня недооцениваете».
«Ни в коем случае, уверяю вас!»
Несколько секунд двое смотрели друг другу в глаза с откровенной неприязнью. Этцвейн сказал: «Присядьте на минуту, я хотел кое-что у вас спросить».
Финнерак опустился на диван, откинулся на спинку и сложил вытянутые ноги в черных сапогах на драгоценном ковре из Буражеска: «Что вас интересует?»
«Несколько недель тому назад вы исчезли на три дня. Вернувшись, вы не смогли дать вразумительного объяснения своему отсутствию. Что случилось?»
Финнерак недовольно крякнул: «Пустяки».
«Напротив, это может иметь большое значение, — возразил Этцвейн. — Недавно, когда я вечером поднялся к себе в номера, меня усыпили каким-то газом — насколько я понимаю. Я очнулся через три дня и не помню ничего, что происходило все это время. Может быть, нечто подобное сделали и с вами?»
«Что-то в этом роде», — неохотно кивнул Финнерак. Казалось, он говорил через силу.
«Замечаете ли вы какие-нибудь последствия? Чувствуете ли вы себя так же, как раньше, до трехдневной спячки?»
Опять Финнерак медлил с ответом: «Конечно, нет никаких последствий. Разве вы чувствуете что-нибудь необычное?»
«Нет. Абсолютно ничего».
Финнерак удалился. Этцвейн так и не сумел понять, что происходило в голове «главного стратега». У Финнерака не было очевидных слабостей, он не стремился к комфорту или богатству, не пил, не интересовался женщинами, его не привлекали маленькие радости жизни. Этцвейн не мог сказать того же о себе — хотя, сознавая опасность распущенности, старался вести себя скромно и придерживаться более или менее строгих нравов. По своей инициативе или отвечая на его приглашения — они не обсуждали этот вопрос — Дашана Цандалес стала его любовницей. Удобное положение вещей устраивало Этцвейна. В свое время, после его возвращения на музыкальное поприще, ситуация, конечно, могла измениться.