– Дорогая, а ты принесла свой халат? – спросила она меня.
Я ответила, что никогда про это не слышала, и она сказала:
– О, дорогая, как ужасно, что он не предупредил тебя. Он очень забывчив, он даже забывает выписывать счета покупателям.
Я сказала, что мне очень жаль, и постаралась выглядеть невинной овечкой.
– Дорогая, через две двери отсюда есть магазин тканей. Может быть, ты заглянешь туда и купишь халат. Скажи миссис Дойль, что тебя прислала я.
– Но у меня нет денег, – ответила я.
Я истратила десять шиллингов на танцах накануне вечером. (Пять шиллингов стоил входной билет, ещё шиллинг за то, чтобы сдать пальто в гардероб, и я выпила три стакана минералки, потому что никто не пригласил меня больше танцевать после того, как я упала. Упала я, танцуя польку. Должно быть, я зацепилась ногой за ногу партнёра; во всяком случае, я растянулась на виду всего зала. Бэйба отвернулась, как будто она была со мной незнакома, а мой партнёр тут же исчез. Момент был ужасный. Но я встала, поправила юбку и поднялась на галерею. Я села за столик на балконе и до конца вечера пила минералку. Я старалась выглядеть как ни в чём не бывало, всем своим видом показывая, что танцы мне совсем не интересны. Внизу в зале под мягким светом розовых фонарей порхала Бэйба, сотни юношей и девушек танцевали, прижимаясь щека к щеке, под спускающимися с потолка кольцами серпантина. Под звуки вальса я забыла всё на свете и мечтала только об одном – чтобы мистер Джентльмен появился откуда-нибудь и увёл меня в долгую, неизвестную и желанную ночь, и говорил мне на ухо всякие страстные слова, и обнимал бы меня даже тогда, когда музыка замолчала бы, а девушки вернулись бы на свои места и ждали бы приглашения на следующий танец.
– Ладно, дорогая, тогда тебе придётся подождать с этим до субботы, когда ты получишь деньги, – не очень любезно произнесла миссис Бёрнс. Она так поджала свои губы, что их совсем не стало видно. Она была недовольна.
Мистер Бёрнс велел мне взвешивать кульки с чаем и сахаром, а после этого я развешивала полуфунтовые порции бекона.
– Том, я на минутку прилягу, а потом займусь ветчиной, – сказала его жена и исчезла до полудня. Он расставлял на полках магазина коробки консервов и бутылки с напитками и всё время болтал со мной. Он рассказал мне, что он из деревенских и очень любит деревню, а по воскресеньям много лет назад в Галвее он играл в травяной хоккей. Очень много лет назад, добавила я про себя.
– Я бываю там каждый год. В прошлом году я помогал им резать там торф, – сказал он. И тут же перед моими глазами возникла фигура Хикки, поднимающего куб торфа из жирной чавкающей жижи. Когда он вырезал такой куб, вода устремлялась в освобождённое пространство и, булькая, заполняла его. Как наяву, я видела тёмную болотную воду, и водяные лилии, и почерневшие места на кочках, где мы разводили костры, чтобы вскипятить котелок воды для чая. Мир, из которого я всегда хотела убежать. И вот теперь, убежав из него в мир города, я обречена видеть оставленный мной мир в моих грёзах.
– О, Боже, извините меня, – сказала я, опомнившись. Замечтавшись, я не заметила, что мешок с сахаром упал на бок, и сахар волной рассыпался по полу. Пол был пыльным, так что спасти высыпавшийся сахар было уже нельзя. Мистер Бёрнс послал меня па кухню за веником и совком.
Миссис Бёрнс пила чай, перед ней на столе стояла открытая банка с бисквитами. Ветчина запекалась в большой чёрной посудине, стоявшей на краю печи. В воду она добавила яблоки и гвоздику, так что запах ветчины был великолепным.
– Я пришла за совком, – сказала я.
– Вон там, у стенки. Ты решила навести там порядок? – Её глаза расширились.
– Нет. Рассыпала немного сахара. – Я не хотела рассказывать ей о моей оплошности, но побоялась и промолчать, потому что мистер Бёрнс мог упомянуть этот случай, если бы сегодня ночью в кровати она спросила бы его, что он обо мне думает.
– И сколько сахара, милочка? – Её лицо тут же изменило выражение, с него сразу же исчезли поджатые губы.
– Совсем немного, – сказала я примирительно.
– Теперь тебе надо учиться аккуратности. Мистер Бёрнс и я никогда ничего не переводим зря. Ну что, дорогая, ты будешь осторожна?
Ничего не переводят зря, а она набивает себя бисквитами.
– Буду, – ответила я.
Я смотрела не на её жирно-бледное лицо, а на верхнюю пуговицу её жёлтого костюма из ткани джерси. Костюм был очень дорогой, но весь покрыт пятнами. За ухом она носила карандаш, острый конец которого торчал из её чёрных с сединой волос. Ей было около пятидесяти лет.
Чуть позднее пришла помощница, работавшая только днём. Мистер Бёрнс представил меня ей. Её звали Джой. Поблекшая маленькая женщина в чёрном пальто и чёрной шляпе, которая уже начинала отливать зеленью. Она скрылась в прихожей, и я услышала оттуда её кашель. Кашляла она с натугой. Из-за чрезмерного курения, объяснила она потом мне.
Около одиннадцати появился мальчик-посыльный.
– Вилли, ты опять опоздал, – сказал мистер Бёрнс, взглянув на висевшие на стене железнодорожные часы.
– Моя мама приболела, сэр, – ответил Вилли, выговаривая слова на местном диалекте.
В нагрудном кармане куртки у него оказались расчёска и губная гармошка, он взял швабру и принялся драить пол. Так я познакомилась со всеми своими коллегами, за исключением большой чёрной кошки, которой я побаивалась. Мистер Бёрнс рассказал мне, что он запирает её на ночь в магазине, когда там появляется много мышей. В половине двенадцатого он отправился выпить стакан чаю.
– Привет, – сказал Вилли, слегка мне подмигивая. Мы с ним сразу же стали друзьями.
– Она наверху? – спросил он.
– Кто?
– Миссис Бёрнс.
– Да, ушла туда несколько часов назад.
– Она тётка в порядке. Не бойся её.
– Мы можем попить чайку? – прошептала ему я. Я мечтала о бисквитах и о том, какой я бы взяла первым, если бы она была настроена протянуть мне коробку с ними хотя бы пару раз.
– Боюсь, это хозяйская привилегия.
В этот момент зашёл клиент и попросил большой пакет кукурузных хлопьев. Вилли достал их вместо меня. Эти пакеты стояли очень высоко на полке, так что он был вынужден придвинуть лестницу-стремянку. Лестница была довольно хлипкой, и у меня закружилась голова от одного взгляда на неё.
Потом он показал мне, где лежат какие продукты и сопутствующие товары, гвоздика и мятные лепёшки, пакеты с сухими супами и прочие мелочи, которые я могла бы не сразу найти. На почтовой открытке я записала цены на самые ходовые товары вроде чая, сахара и масла. В этих занятиях медленно проходили утренние часы, пока не зазвонили к обедне. Во время молитвы Вилли не переставал хихикать. Потом он достал из кармана открытку с полуобнажённой красоткой и сказал:
– Она похожа на вас, мисс Брэди.
Поскольку я была лет на пять старше его, я ничуть не возражала против его слов.
– Проголодалась, милая? – спросила миссис Бёрнс, выходя из подсобки. Я ответила, что проголодалась, хотя на самом деле мы с Вилли съели по паре пончиков и по куску ячменного сахара, пока мистер Бёрнс пил свой чай. За всё съеденное я положила деньги в кассу. Касса представляла собой встроенный в кассовый аппарат металлический ящик, и каждый раз, когда её открывали, она издавала резкий металлический звук, так что никто не мог открыть её потихоньку. На передней панели кассового аппарата были небольшие кнопки с цифрами на них, и с их помощью оператор набирал необходимую сумму, вносимую в кассу.
Мои пальцы стали липкими от взвешивания сахара, поэтому я спросила, могу ли я подняться наверх и вымыть руки. Мне было до смерти любопытно заглянуть в их комнаты. Дверь в их спальню была наполовину приоткрыта. Мне были видны часть покрытого ковром пола и неприбранная кровать с кучей пушистых мягких розовых одеял на ней. На тумбочке рядом с кроватью лежали коробка шоколадных конфет и номер журнала под названием «Поле и речка».
Ванная комната тоже была в беспорядке, на полу валялись полотенца, на краю ванной стояла открытая банка с тальком. Я вымыла руки и посыпала их бесплатно тальком с лавандовым запахом.