Вот это стремление к миру и братству сословий есть подмена революционной борьбы классов идеалом классового мира. Здесь ясно проступает чисто реакционная идея Жорж Санд, идея, коренным образом противоречащая ее мнимому оправданию революции. Ее перо приобретает воздушную легкость, когда она дает прекрасные очертания развалин горных замков в богемских лесах, колодцы, коридоры и бойницы оживают перед глазами читателя, как яркие, колоритные видения. Но, описывая свою современность, Жорж Санд проглядела живую действительность, живых людей большого, волнующегося и шумящего Парижа. Она смотрела на рабочих, бившихся на июльских баррикадах, как на учеников либеральной сорбоннской профессуры, выполняющих их программу. Она совершенно не поняла роли пролетариата. Христианско-социалистические идеи сострадательного «участия к оскорбленным и униженным» заставили ее лишь с удвоенным вниманием вглядеться в ту часть родного ей феодального мира, которая уцелела после разгрома дворцов и замков. Осталось крестьянство. Деревни и села в спокойных, ничем не замечательных полях и равнинах Берри, крестьянские дома, не имеющие за собой никакой яркой истории, утренние туманы на речках вблизи не слишком живописных мельниц, — все это казалось писательнице привлекательным и милым со времени детских ее годов в Ногане. Бальзак сказал однажды по поводу манеры письма Жорж Санд: «Я пишу то, что есть, а вы пишите то, что должно быть по-вашему». Жорж Санд согласилась и настаивала на своем праве описывать то, что должно быть. С этой оговоркой нужно принимать сделанные ею обрисовки крестьянских характеров.
IV
В романе «Грех господина Антуана» разоренный сердобольный помещик укрывает крестьянина-браконьера, ставшего поневоле на путь нарушения законов. Этот крестьянский философ Жан идиллически дружит с меланхолическим барином, отцу которого уже Великая революция остригла феодальные когти. На фоне этих картин прекрасного понимания обнищавшего барина и невольно провинившегося перед буржуазией мужика рисуется семейный быт нового французского человека-буржуа и кулака — Кардонэ. Тип старого Кардонэ многими чертами напоминает бальзаковского старика Грандэ, — это черствый делец, поглощенный барышом и наживой и всецело занятый исполнением велений силы зовущего его капитала. Жорж Санд шла по обычному пути романтического контраста. На фоне формального преступления помещика Антуана, укрывающего несправедливо преследуемого крестьянина, каким бессердечным и отвратительным кажется господин Кардонэ-буржуа, несмотря на свою формальную безупречность! Его отношения с сыном, не желающим итти по пути поисков «чистогана», прекрасно обрисованы писательницей. Еще лучше даны ею оценки представителей своего сословия, пошедшим на капитуляцию перед буржуазной действительностью и замаравшим традицию дворянского безделья деловитостью торгашей и фабрикантов. Дворяне-фабриканты внушали ей отвращение.
Надо сказать, что Жорж Санд очень часто улавливала чисто реалистические черты крестьянских характеров. Даже в качестве живописца пейзажей, она, касаясь картин своей родины, отступает от романтической изысканности и экзотики. Давая крестьянские картины, она берет фоном не какие-нибудь красивые места Франции, а скромные кустарники и заросли Берри с неровными дорогами и речками, похожими на ручьи. В этих описаниях много цельности и здорового чувства. Большинство картин написаны ею в дни, когда она испытывала необходимость отдыха после общественных бурь и гражданских потрясений. Она сама лучше всего сказала о своих побуждениях к выбору крестьянских сюжетов после революции 1848 года в предисловии к первому изданию «Фадеты»: «В те дни, когда зло приходит вследствие взаимного непонимания и ненависти между людьми, призвание художника состоит в том, чтобы прославлять кротость, взаимное доверие, дружбу и напоминать людям, зачерствелым и павшим духом, о том, что чистота нравов, нежность чувств и первобытная справедливость все еще живут и будут жить на свете. Не в прямых намеках на совершающиеся бедствия, не в призыве страстей, и без того вышедших из берегов, мы найдем путь к спасению: деревенская лирика, пастуший рожок, скликающий стада, сказки и легенды, под которые засыпают малые дети, чуждые страха и страдания, лучше достигают цели, чем изображение злой реальности, чем картины, сгущенно окрашенные литературным вымыслом».