Как и что произошло с Дашей, никто не узнал, да и дознаваться было некому? Погибшая Даша считалась членом семьи кулака-бандита.
Только люди поговаривали, что Филипп и его сын Владимир сами ночью утопили дочь и сестру в омуте, за то, что она не отказалась от уполномоченного Фёдора. После этого случая проходившие иногда ночью люди мимо омута, где была мельница, поговаривали о том, что видится иногда девушка молодая на его берегу, точь-в-точь похожая на Дарюшку. Одеяния на ней только и было, что одна белая, белая ночная рубашка. Правда это или нет неизвестно, может быть это только деревенские разговоры…
Подойдя к самому берегу, Медников огляделся. У воды, на самом бурлящем её месте, недалеко друг от друга, сидели: старик Ощепков со своим внуком Ванюшкой, далее, у самого конца водоворота, находился глухой старик Овсей Лещев. За ним, у самого переката, на коряге, сидели Юрка Лугинин, когда-то лучший механизатор колхоза и Белостоков Павел, сосед Лугинина. У спокойной воды, после омута сидели с удочками Сорогин Митрофан и бывший при совках кореспондент областной газеты " Труд в пользу" Ломов Олег. В данное время пенсионер и жил в отцовском доме в Соловках, занимался литературой, что-то вроде малоизвестного писателя. Далее, у небольших мысков, где закручивалась немного вода, сидели ещё односельчане.
Все они забрасывали свои удочки казалось в туман, который ещё держался над водою в образе какого-то сказочного дракона, хвост которого спускался вниз по реке. Стараясь не создавать лишнего шума у омута, Лаврентий Медников присмотрел себе место в нескольких метрах от старика Ощепкова, положил у воды снасти, сачок и раздвижной стул, воткнул в воду рогульки из проволоки, и размотал на удочках леску, положил удилища на них. Потом достал банку из-под кофе где были черви, принялся наживлять их на крючки. Проделывал он это неспешно, качественно, как и всякую деревенскую работу. Нанизал черви на крючки, старательно поплевал на них на удачу, и закинул под свист удилищ крючки с грузками в воду. Грузила чмокнули о поверхность воды и поплавки насторожились. Вытирая руки о тряпку, доставшую из кармана, медников прошептал, – Дай мне Дарюшка улов! После чего стал рассматривать остатки мельницы и другой берег реки. Осматривая подумал,– Вот какова жизнь, Громка нет, а память о нём осталась и он ощупал взглядом останки мельницы из лиственницы. Хорошим хозяином он был. Долго ещё стоять будет эта память ему… Потом прокряхтел по-стариковски, присел на раскладной стул. Свои движения закончил вздохом, – э-хэ-хэ…
Проходило время, два белых поплавка в синюю полоску стояли на воде не подвижно, туман постепенно таял, и за густыми вершинами леса показались первые лучи солнца. Медников иногда посматривал на соседей-рыбаков, которые нет-нет и выхватывали иногда небольших серебристых рыбёшек из воды.
Вдруг правый поплавок на его удочке мелко задрожал и плавно начал уходить под воду в сторону. Он резко подсёк удилищем, по которому услышал сильный толчок и потянул на себя. Натянутая лёска, разрезая воду, проделала два круга и казалось вот-вот оборвётся, но он среагировал быстро, дал послабление, после чего стал вновь подтягивать поймавшуюся на крючок рыбу к берегу. Спустя минуту он подвёл на мель большого судака, подхватил его сачком под беловатое брюхо, вытянул на берег. Когда положил его в сеточный садок и опустил в воду рядом у берега, посмотрел на соседей, которые смотрели на то, как он выуживал рыбину. К нему подошел Сорогин, посмотрел на его улов, поздоровался и почему-то почти шепотом произнёс, – я же тебе говорил вчера, что клев будет,– чуть помолчал, добавил, – а у меня мелочь… Он взглянул ещё раз на судака, стоявшего в садке у берега шевеля плавниками, и пошагал к своим удочкам. Солнце поднималось всё выше и выше…