– Кто такие? – у них спрашивают.
– К отцу Фёдору болящую отроковицу привезли.
Открыли ворота, заехала повозка на широкий двор. Сам отец Фёдор навстречу спешит.
Посмотрел на Вареньку, благословил её и родителей. Велел послушнику отвести их в комнату.
Рассказала Ирина о болезни дочкиной, о неприятностях, как из худой бочки полившихся. Нахмурился отец Фёдор и промолвил:
– Опять люди греховными делами занимаются. Ибо в Писании сказано: «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии: не должен находиться у тебя приводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых; ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего». Будем зло прогонять святою молитвой, Бог даст – поправится отроковица.
– Отопри, Христом-богом прошу, – скулил под воротами Нытик.
– Шёл бы ты домой, Лексан Иваныч, надоел ты мне хуже горькой редьки, – сплюнул Антип, – а пускать не велено.
Не час и не два сидел Нытик, пока жена Анка не увела его. И как раз вовремя: показался на дороге хозяйский тарантас с лошадью.
– Никак хозяева едут, – проговорил Антип. Поспешил навстречу открыть ворота.
– С приездом, Михайло Иваныч и Ирина Матвеевна!
– Спасибо, Антип Николаевич. Как дома?
– Слава Богу. Как съездили? Давайте помогу Варю в дом… Спит?
– Да, спит. Хорошо съездили, расскажу после, устали, – ответила Ирина.
– Этот поганец так и ходил возле дома все дни. А рубаху я сжёг, не сумлевайтесь.
– Отец Фёдор поклон передаёт, на Покров ждёт к себе.
– Спасибо. Непременно… Слава Богу, что помог, отца Фёдора я давно знаю…
Саньку Нытика на станцию в больницу возили. Пролежал месяц, а потом поехал работать в город на завод, сосед Митька позвал. Работал и деньги жене слал, да дураку везде плохо. Связался с разбойника ми, которые супротив царя. Посадили в тюрьму Саньку, там и сгинул…
Дед и бабушка
Домик у деда с бабушкой небольшой. Окна закрыты по случаю жары ставнями. Остеклённая, залитая солнцем веранда, две комнаты, кухня и ванная.
Дед – мастер на все руки, без дела не сидит. Вот и сейчас он устраивается на табурете возле окна, где он обычно плетёт рыболовные сети, ловко орудуя деревянным челноком. Катушки из-под лески дед отдаёт мне, я ими забавляюсь, катая по полу. Жаль, что они скучного чёрного и серого цвета. Куда бы лучше красные синие или жёлтые!
Дед затягивает песню про хмелю, который где-то «…зиму зимовал», бабушка подпевает. У них хорошо получается, я до сих пор помню этот протяжный припев.
Бабушка в простом платье с пёстреньким рисунком «огурцы» готовит что-то у плиты, зорко поглядывая, чтобы я доела варёное яйцо и пайку мелкого круглого печенья с чаем. Аппетита у меня совсем нет, я очень боюсь, что бабушка нажалуется маме, поэтому поминутно спрашиваю:
– Баб, ты ведь не скажешь маме, что я плохо ела?
– Вот съешь ещё немного, тогда не скажу.
Она не скажет, я знаю. Она меня очень любит.
Бабушка немного умеет лечить заговорами и отливать воском – этому её мать научила.
Однажды бабушка решила меня отлить воском. Я, конечно, начала кобениться и сыпать вопросами, потом всё же согласилась сесть на табурет в дверном проёме.
– За порог не заступай, – предупредила она.
Бабушка держала над моей головой эмалированную чашку и что-то шептала.
Без дела сидеть было скучно. Интересно, а почему нельзя заступать за порог? А что будет, если заступлю?
Я совсем немного подвинула ногу. В ту же секунду у бабушки из рук выскользнула чашка, и на меня обрушился поток воды. Бабушка страшно перепугалась, заохала.
– Ах, Господи! Да как же это вышло? Никита!
А я даже не вякнула, ибо поняла, что заслужила. Сказали же: не заступай за порог…
Я не помню, чтобы дед и бабушка ссорились или говорили на повышенных тонах. Дед бабушку просто обожал. Мама рассказывала, что дед пил редко и знал меру, а выпив, становился сентиментальным.
– Марусь, ты меня любишь?
– Будет тебе, Никита, чай, не молоденький уже, – отвечала бабушка, которой эти вопросы надоели.
– Ты меня не любишь, – грустно констатировал дед. Сидел, страдая, охватив кудрявую голову руками, а через минуту не выдерживал и снова заводил свою любовную песню.
– Марусь, ты меня любишь?
– Вот пристал… Да люблю, люблю.
Дед успокаивался и шёл спать.
История сватовства деда стала притчей во языцех в нашем роду. У Маруси уже была большая взаимная любовь с парнем по имени Яшка. Яшка-гармонист. И однажды Маруся, потупив глаза, сказала родителям, что Яша придёт её сватать. Мать Прасковья задумалась.