Владыка слушал, перебирая четки, и все смотрел в угол на гитару.
Вдруг он вытянул свою сухую руку.
-- Это вы играете?
О. Андроник оглянулся.
-- Нет, -- рассмеялся он.
-- А умеете?
-- И не умею... это дочь играет.
Улыбка прошла по лицу владыки.
-- Значит, не все же вы умеете...
Он встал.
Тотчас благочинный с протодьяконом метнулись поддержать его под руки.
Он отстранил их.
Зорко взглянул в лицо о. Андроника.
-- Желаю видеть вас благочинным!
-- Это мне уже не раз предлагали, преосвященнейший владыка.
-- Знаю.
О. Андроник почтительно склонился.
-- Благодарю за предложенную честь, но, как и прежде... отказываюсь.
Владыка нахмурился, вспыхнул и спросил уже резко:
-- Почему?!
-- Всякое хозяйство требует меры сил...
-- Вы -- хороший хозяин.
-- В меру сил. Сверх же сил -- все из рук повалится.
-- Ошибки будут -- прошу!
-- Но я себе не прощу, владыко! -- с сдержанной твердостью и как бы даже повысив тон, отвечал о. Андроник, -- потому что всегда буду сознавать, что взялся сверх меры сил!
И он добавил тише, как бы спохватившись:
-- К тому же не терплю вражды, с таким ответственным делом невольно сопряженной, и не выношу наказаний даже для зло провинившихся...
Он смущенно пошутил, чувствуя, что владыка недоволен,
-- Я вам хлопот наделаю!
Владыка еще больше нахмурился.
Он резко повернулся и пошел к выходу. Благочинный с протодьяконом кинулись вперед, распахнули двери. В дверях владыка остановился, еще раз окинул священника смеющимся взглядом.
-- Должно быть, боитесь на благочиннический съезд без подрясника приехать?
После такой милостивой шутки, как бы позволившей благочинному и протодьякону задрожать от сдержанного смеха, владыка резко и широко благословил о. Андроника:
-- Да благословить вас Господь Бог и в дальнейшем на твердое исполнение долга своего?
Сел в карету и уехал...
Через месяц о. Андроник получил из епархии похвальный отзыв епископа, с золотым тисненьем, "за твердое исполнение долга своего и добрых нравов утверждение".
...При всем том, был в Зимогорах один вредный обычай, которого о. Андроник никак не мог искоренить, несмотря на все меры. Обычай этот был происхождения древнего и заключался в том, что зимогорцы ходили войной на каратаевцев.
Каратаево, старинное село, лежало верстах в двенадцати от Зимогор, за речкой Каратаевкой, служившей границей владений этих двух сел. Не запомнят и древние старики, когда это повелось, но раз в год, на зимнего Николу, зимогорцы с утра готовились, а после обеден валом валили на широкую поляну, разделенную рекой...
За рекой уже ждали каратаевцы.
Начиналась смешливая перебранка, звучали в воздухе оскорбительные и острые слова, задевавшие честь общины и сопровождаемые хохотом, угрозами и обидными телодвижениями.
-- Ла-а-пти золотили! -- вопили каратаевцы.
А зимогорцы отвечали им:
-- Блоху-у целовали!!
Фантастические обвинения эти имели в основании своем какие-нибудь факты, в древние годы происшедшие. Действительное значение этих фактов уже и полузабылось, насмешка же почиталась весьма язвительною.
Страсти разгорались.
Зимогорцы все ближе подвигались к каратаевцам, каратаевцы наступали. И вот на реке начиналась междоусобная брань. Обычай выработал правила честного боя: оружия никакого, битва только кулаками и в рукопашную, лежачего не бьют. За соблюдением правил следили особые старосты и за нарушение их падал позор на все село.
Военное счастье изменчиво.
В одну зиму зимогорцы прогоняли за реку каратаевцев, в другую -- каратаевцы "вышибали" за реку зимогорцев. Тогда в стане победителей начиналось беспросыпное ликование, продолжавшееся не менее недели, а похвальбы хватало на целый год. Побежденное же седо притихало и залечивало раны: смертоубийством бои эти кончались редко, но членовредительства было достаточно. Даже такой почтенный и видом важный человек, как староста зимогорской церкви Карантасов, был крив на один глаз от лет пылкой юности, и его единственным утешением было то, что и староста каратаевской церкви носил следы карантасовской руки.
-- Ухо в тряпку обратил!
В течение долгих лет своей службы о. Андроник увещевал и уговаривал своих прихожан оставить вредный обычай, но зимогорцы молча выслушивали убедительные речи священника, а на зимнего Николу валом валили на войну.
-- Не нам же уступать! -- резонно говорили они между собой.
Так это к переходило от отцов к детям.