Когда огурцы привезли на вокзал, оказалось, что контора буфета уже закрыта. Тогда Николай Леонидович решил продать огурцы кооперации, — он повез их на базу, но там, посмотрев документы, установили, что колхоз должен сдать по заготовительной цене, в счет госпоставок, шесть тонн огурцов, не сданные им в прошлом году. А заготовительная цена — шестьдесят копеек за килограмм. Николай Леонидович стал просить, чтобы эти огурцы приняли у него по закупочным ценам, а через несколько дней он сдаст причитающиеся с него прошлогодние шесть тонн. Но сколько ни просил Николай Леонидович, сколько ни говорил, что деньги ему нужны, чтобы заплатить плотникам, которые грозятся бросить работу, ничего не помогло. Он объяснял, как важно кончить в срок свинарник, объяснял, Что денег в колхозе ни копейки, что вся надежда на эти огурцы… Однако кооператоры стояли на своем. Николай Леонидович все же огурцы не сдал, повернул машину обратно в колхоз и завтра пошлет огурцы на рынок в областной центр.
Рассказывая об этом, он говорит, что теперь ему не миновать выговора, и хотя старается говорить об этом спокойно, все же видно, что возможность получить выговор — это ему внове — волнует его, беспокоит. Он то и дело возвращается к этому, улыбнувшись, замечает, что колхозники и не знают, что председатель получит выговор, что это им, надо полагать, безразлично. Затем он спрашивает Наталью Кузьминичну, не знает ли она, сколько в прошлом году сдали огурцов. Наталья Кузьминична говорит, что ничего не сдали, так как огурцы, да и лук настолько заросли сорняками, что их пришлось скосить на корм скоту. Видно, что Николаю Леонидовичу особенно неприятно, что он нарушает государственные установления, получит выговор, в сущности, по вине прошлогоднего председателя, развалившего колхоз. Не знаю, возможно; что я неправ, но свинарник, который после того, как его отремонтируют, даст возможность поставить в колхозе свиноводство, да и самочувствие молодого председателя представляется мне более важным, нежели шесть тонн огурцов, тем более что государство все равно получило бы их, но только не по шестьдесят копеек, а по рублю двадцать.
Было уже поздно, лил дождь, прибежали мальчишки, сказали, что шофер, поехавший в соседнее село заправить машину, увяз где-то на дороге. Он выехал из Ужбола, когда было еще светло и дождь перестал, насажал полную машину ребятишек, чтобы покатать их, а потом снова полил дождь — и он увяз. Мальчишки постарше прибежали домой, а малыши сидят в машине, в темноте, под дождем. Николай Леонидович вызвал другого шофера, велел ему взять трос и цепи, ехать выручать товарища. Он сказал еще, что если они оба застрянут, то пусть договорятся с трактористами, — там стоит трактор ДТ-54.
Это не первый раз, что к Николаю Леонидовичу приходят с какими-нибудь делами и во время завтрака, и во время обеда, и во время ужина, и ночью, и утром, когда он еще спит. Жизнь председателя колхоза в этом отношении напоминает жизнь командира военного корабля.
Солнечный, но очень ветреный день. В деревне — в поле — еще ничего, а в Райгороде ветер гонит по улицам тучи песка. Только в сквере около кремля тихо, пахнет цветами. Заходили к Грачевым, нашим городским знакомым, разговоры у них о том, — „почем что“. Михаил Васильевич, родившийся в этом доме и проживший в нем все семьдесят с лишним лет своей жизни, — он только капитально отремонтировал дом в двадцать четвертом году, — рассказывал о прошлом Райгорода, которое все сводилось к тому, какие были куйцы да сколько стоило вот это зеркало, этот буфет, эти стулья, этот сервиз. Ложатся они с Дарьей Васильевной в девятом часу, газет не читают, радио не слушают, в кино не ходят — и так всю жизнь.
Кроме таких вот мирных, доживающих свой век обывателей есть и новые, хищные. Это — выходцы, точнее, беглецы из деревни, промышляющие всякими поделками: плотничают, кладут печи, копают силосные ямы… Они околачиваются на базе, где занимаются мелкой перекупкой. Они состоят где-то в сторожах, в вахтерах, швейцарах, — словом, на должностях, которые позволяют иметь много свободного времени. Они выращивают на продажу лук, помидоры и огурцы; жены их, матери и дети что ни вечер тянутся по дороге через Ужбол в окрестные овраги за малиной, утром они возвращаются с „добычей“, торопятся на рынок. После малины пойдут орехи, а там и грибы…
Уже темнело, когда мы возвращались в Ужбол.
Воздух здесь чист, ни пылинки в нем, и люди чище, понятнее; их хлопотливые заботы о хлебе насущном не кажутся такими низменными, как у райгородских обывателей; они — производители общественного продукта, как любит говорить Иван Федосеевич, председатель колхоза в Любогостицах, кстати сказать, ненавидящий обывателя лютой ненавистью.