Но дело не только в данном научном работнике, в его личных качествах. Работу низовых звеньев сельскохозяйственных научных учреждений, мне кажется, следует вообще строить иначе, комплексно, а этого, сколько я знаю, нет. В Райгороде, например, следовало бы иметь станцию или пункт — дело не в названии, — где был бы следующий примерно штат научных работников: гидромелиоратор-осушитель, почвовед, агроном-овощевод и луговод, зоотехник, агроном-экономист, инженер по механизации сельского хозяйства. Такая станция изучала бы вопросы осушения болот и заболоченных земель, освоения их под травы и овощи, с использованием при этом сапропеля и торфа, вопросы механизации овощеводства и животноводства, вопросы кормления скота теми кормами, которые с наибольшим эффектом могут произрастать на подобных землях. Одна эта станция могла бы заменить десятки других, разбросанных по стране, в похожих местах, Стоила бы она дешевле, а пользы принесла бы неизмеримо больше, так как работа была бы сведена в точно нацеленный кулак, а не производилась бы, как сейчас, растопыренными пальцами. Опыт подобной комплексной станции можно бы рекомендовать и внедрять в сельское хозяйство всех похожих районов страны, то есть в места, где земли нечерноземные, где имеются болота и заболоченные угодья, где наличествуют богатые сапропелем озера, богатые торфяники, где направление хозяйства овощеводческое и животноводческое или же, в целях наибольшей выгоды, должно быть таким.
Но раз уж зашла речь о сельскохозяйственной науке, нельзя не сказать, как представляется она иной раз стороннему человеку, которому случается бывать в деревне.
Была, например, в качестве панацеи от всех бед травопольная система, травы сеялись всюду, даже и там, где это было невыгодно. Во многих местах провалилось это дело, и травы теперь — что совсем преступно — как бы в опале, за них не дерутся, ими пренебрегают даже и там, где они нужны как воздух.
Было, помнится, орошение центральных черноземных районов страны — сплошное, с шумными газетными статьями, вложили уйму денег, видели в этом панацею от всех бед для всей этой обширной области, а теперь замолчали, хотя в качестве одного из способов борьбы за урожай орошение весьма полезно. Надо было лишь вводить его не сплошь, а там, где это было легче и доступнее, — скажем, на овощах.
Была, не в столь больших размерах, вспышка с ветвистой пшеницей, и я сам видел, как в Заволжье, где есть отличные, драгоценнейшие твердые пшеницы, посевы которой в ту пору сокращались, — как в одном тамошнем колхозе колхозники, не ведая, что и зачем они делают, сеяли в обязательном порядке непроверенную и очень сомнительную ветвистую пшеницу, сеяли, разумеется, зря.
Затем были лесные полосы, влетевшие в огромную копеечку, отнявшие много земли, техники. Теперь эти полосы во многих местах забыты, заброшены, и печать о них молчит, хотя дело это нужное; не надо только считать его панацеей от всех бед, а вводить постепенно, в районах, где это прежде всего и жизненно необходимо, причем вводить в комплексе с другими мероприятиями.
Отсюда-то и возникает мечта о таком научном учреждении, которое, оставив бесполезную шумливую пропаганду одного какого-либо метода, одной культуры — для всех без исключения мест, — занялось бы комплексным изучением различных методов и культур применительно к особенностям того или иного района страны. На основе такого изучения, такой комплексной разработки должны бы составляться планы развития сельского хозяйства той или иной области, района, колхоза, причем в этих планах, опирающихся на научные данные и местный вековой опыт, должно быть предусмотрено постепенное внедрение новых культур, пород и видов скота, методов и способов работы, новых механизмов — новых вообще и для данной местности.
Сергей Сергеевич на время реставрации кремля поселился в одной из кремлевских башен. Из башни идет по стене крытый переход, кровля которого — деревянная, — из узких, с резными копьевидными концами тесинок — опирается на пузатые кирпичные бочонки. Бочонки стоят на глухом кирпичном барьере. Мы вышли сюда с Андреем Владимировичем и Сергеем Сергеевичем, и в пространстве между двумя бочонками нам открылся внизу маленький дворик. На противоположном конце дворика стоит освещенная закатным солнцем Белая палата, построенная в семнадцатом веке здешним митрополитом. Палата двухэтажная, окна ее — в фигурных кирпичных наличниках, над крутой кровлей возвышается изящный дымник, с остроконечным шатром, украшенным прапорцем. Вплотную к Белой палате, составляя с нею одно здание, примыкает другая палата, так называемая отдаточная, где отдавали почести именитым гостям, посещавшим митрополита. Из дымника лениво и уютно, краснея в лучах солнца, вьется дымок, и можно вообразить, что старый митрополит, костями своими угадав холодную ночь, распорядился протопить хоромы.