В этих рекомендациях обыкновенного секретаря райкома угадывается большой опыт, пусть не яркий, не броский, но мудрый. Скромнейший Алексей Петрович, быть может, иное иностранное слово произнесет с трудом или не совсем правильно, зато работать с народом умеет, нужды его знает, и этому научила его партия. Правда, писать о нем очень трудно. И не умеем мы этого делать, привыкнув воспевать исключительные личности.
До обеда ходим мы с председателей по Козищеву.
Председатель просит Алексея Петровича, чтобы райком помог колхозу получить делянку леса не в дальних лесах, а в ближнем, за Ижерами: в колхозе только однз. машина и очень плохо с людьми, из Ижер-то легче возить. Алексей Петрович обещает вызвать директора леспромхоза и дать ему указание, но советует прежде узнать, подошел ли уже этот лес к той норме, при которой его можно рубить. Председатель и оба колхозника, оживившиеся чрезвычайно, говорят, что все разузнали, лес этот подходит под порубочные нормы. Колхозники говорят это так, словно лес пойдет им лично, и не без гордости своей осведомленностью. Алексей Петрович говорит председателю, что так и надо поступать. А то ведь иной придет просить помощи, а сам не знает толком, чего ему надо. Он говорит при этом: «Ты у Ивана Федосеевича учись, тот сперва узнает, где что имеется, а потом идет просить».
Все время постукивают топоры в деревне: мужики строят и ремонтируют избы. Алексей Петрович говорит, что дело это, конечно, нужное, однако следует навести здесь порядок, составить план жилищного строительства, соблюдая очередность, и чтобы строили и ремонтировали не всем сразу, а наиболее нуждающимся, в порядке очереди, причем и колхоз здесь должен помогать. Колхозники соглашаются. Я спрашиваю, как же это так: столько у них плотников да кирпичников, а избенки очень уже незавидные, да и те в разные стороны валятся. Колхозники отвечают, что плотники и кирпичники у них знаменитые, всю округу обстроили, и Рыбнинский консервный завод весь сложен из выжженного ими кирпича, а вот сами действительно допустили себя до того, что жить негде.
Взяв с собой председателя и попрощавшись с нашими собеседниками, мы едем в Филиппово смотреть скотные дворы колхоза.
Мягкая и горячая пыль проселка, спелые овсы с золотистыми на солнце метелками, чуть красные у корня. Холмы. Выгоревшие склоны, оврагов. Две церкви, два порядка изб вдоль дороги. Выгон, и возле большого оврага несколько деревянных сараеобразных построек с распахнутыми, повисшими на одной петле воротами, с торчащими стропилами раскрытых крыш, со сгнившими венцами, а то и просто дырами в стенах. Это — скотные дворы. Возле телятника, за изгородью, девушки кормят чахлых телят, тонконогих и печальных. В остальных дворах пусто: скотина в поле. Мы хотели было войти в один из дворов, но этого нельзя сделать, так как в темных и вонючих этих зданиях, наполовину развалившихся, земляные полы чуть ли не по колено в истоптанном копытами, мокром навозе. Кучи навоза лежат и у ворот. Впервые, пожалуй, вижу я такое мерзостное запустение. Как тут зимовала скотина! Здесь так холодно и сыро, навозу накопилось так много, что и сейчас, в конце августа, когда скотина весь день в поле и стоит нестерпимый зной, навоз все еще не высох. Судить нужно за такие дела!
От небольшого домика к нам поспешно идет высокий, дочерна загорелый черноволосый мужчина в черной кепке, синей, в белую полоску, рубахе, с голозадым годовалым мальчуганом на руках. Глаза у него пронзительные, сверлящие. Он здоровается. Алексей Петрович спрашивает его, не заведующий ли фермой он. Но тот отвечает, что работает молоковозом. Вместе с нами осматривает он дворы, пристально поглядывая на нас. Алексей Петрович вздыхает, потом, не выдержав, говорит: «Что же вы это, мужики, как же вы допустили такое?» Молоковоз со злостью отвечает: «Это не мы, а вы допустили, мы гнать его хотели, председателя нашего, мы сколько раз и просили и требовали: уберите его от нас, а прокурор приехал на отчетное собрание и стал грозить: головы полетят!.. Так и сказал: „Мы знаем, тут кое-кто против председателя, так пусть знают: головы у них полетят“. Нет уж, это вы допустили», — чуть спокойнее заканчивает молоковоз.