Место здесь дивное, Антон Иванович человек умный, бывалый, гостеприимный, однако не нравится мне у него, как-то грустно и тяжело на душе. Не нравится эта о трех дворах деревенька, куда не ведет ни одна дорога, деревенька, которая скоро исчезнет с лица земли, — старики ведь умрут, а кто же из молодежи захочет жить этой хуторской жизнью. Больно глядеть на выморочные сады, принадлежащие сейчас колхозу. Председатель не знает, что с ними делать: таких садов по всем деревням у него много, и держать в каждом сторожа, понятно, невыгодно, вот и пропадает большая часть урожая, да и сады дичают. Не нравится мне и наше мирное воскресное чаепитие в середине июля, в разгар сенокоса, скорее уместное у лесника, нежели у председателя колхозного актива, у коммуниста. Очень уж все тут сонно, исполнено умиротворения, как в лесу или на пасеке, не чувствуешь нашего быстрого времени, не видишь его живых примет.
В Ужбол мы возвращаемся другой дорогой, идем мимо строящегося телятника, кирпичные столбы которого краснеют на зеленой лужайке у околицы большого села Урскол, и на душе становится легче, веселее. Что там ни говори, а при новом председателе живет колхоз!
Мы идем вдоль-картофельного поля. Трактор окучивает картофель, посаженный квадратно-гнездовым способом. За картофелем, почти до Ужбола, протянулась поспевающая рожь, сбоку которой приткнулся самоходный комбайн. А в самом Ужболе, на горе возле церкви, стоит картофелеуборочный комбайн — новенький, выкрашенный в серый цвет, на резиновых шинах. Тут же стоят тракторы, подле которых возятся испачканные, как черти, трактористы. Стоит мощный болотный плуг. Стоят и другие машины, назначения которых я не знаю, потому что каждый день в деревню поступает новая техника.
Тракторист рассказывает нам, что новой системой оплаты они, механизаторы, довольны, — хлеб теперь в «Заготзерне» будут получать, — однако плохо то, что ни он, ни его товарищи до сих пор еще не знают, сколько они заработали за посевную. И мне подумалось, что не в одних лишь новых машинах дело, Неужели трудно еженедельно сообщать трактористам об их заработке? Ведь это благотворно сказалось бы на производительности труда, потому что система оплаты — прогрессивно-поощрительная. Сколько же еще у нас безрукости!
Долго тянется воскресный день летом в деревне. На травке возле изб сидят старухи с внучатами. Тут же и женщины помоложе. Появился первый гармонист, лениво растягивая гармонику, прошелся серединой улицы. Вышли и девчата, сперва — подростки, а за ними — невесты. Откуда-то сверху, со стороны Жаворонков и других деревень, лежащих повыше Ужбола, идут мужчины и женщины с корзинами ягод, — они идут в Райгород, к железной дороге, чтоб отправиться со своим товаром в Москву или в область.
На усадьбах у всех поспела вишня, поспевают огурцы, и все торопятся продать поскорее, так как цены с каждым днем падают.
А молодежь просто хочет погулять по случаю погожего воскресного дня, хотя день этот ох как хорош для сеноуборки!
Но убирать сено сегодня почти никто не вышел.
Председатель колхоза ходит сам не свой. Накануне он созвал бригадиров и дал наряд на работу. Однако работать никто не стал.
Появился еще один гармонист, и начался «елецкий», весьма распространенный по деревням танец. Танец этоТ состоит в том, что две или четыре девушки, выйдя в круг, принимаются медленно кружиться и отчаянно топотать ногами. Руки у них при этом безвольно опущены, лица — нарочито бесстрастные. От времени до времени какая-нибудь из девушек пронзительно выкрикивает частушку, выкрикивает с какой-то серьезностью, с подчеркнутой деловитостью:
Расстроенный тем, что почти никто не вышел убирать сено, Николай Леонидович сел на мотоцикл и уехал к матери в Вексу,
повидать свою трехлетнюю дочку, которую не видел недели три. Сам он родом из Вексы, а жена его, учительница, живет в Усолах. Сейчас она на областных курсах по переподготовке учителей, где пробудет с месяц. Сам же Николай Леонидович квартирует у, нашей Натальи Кузьминичны.