Во второй половине ночи родители и учителя почти все разошлись, а ребята собирались идти встречать рассвет. Сидоркин подошёл к Маринке с Димкой. От выпитого вина его слегка покачивало, но говорил он членораздельно:
– Эх! Маринка! Ну… чего ты нашла в этом "поэте"? Такая девка, а выбрала маменькиного сынка!..
– Ты чего это, Лёша?! – удивилась девушка. – Перепил что ли? Иди, поспи, потом поговорим!..
– Нет, ты мне ответь, – вновь забубнил Сидоркин, – Чо ты связалась с этим стихоплётом? Какой он пацан, если стишки сочиняет?! – он пьяно захихикал. – Щас надо дружить с крутыми парнями… А поэты всегда были слабаками… Их на дуэли убивали, – и он снова издал звук лишь отдалённо напоминающий смех.
– Лёша! Иди отсюда! – попыталась убедить его девушка. – Завтра проспишься, и тебе будет стыдно. Димка! Скажи же что-нибудь! Что ты сидишь, как истукан?!
– Ха-ха-ха! Истукан! – радостно загоготал Сидоркин. – пойдём, выйдем, истукан… Поговорим по-мужски!..
– Иди, отдохни, Лёша. – Димка говорил спокойно, и только желваки на скулах выдавали его напряжение. – Я с пьяными не дерусь. Будет желание, приходи завтра… Побеседуем. А сейчас не будем портить выпускной вечер.
– Эх ты! – снова завёл свою песню Сидоркин. – Такая девка, а связалась с хлюпиком!
– Димка! – не выдержала и закричала Маринка. – Ну, врежь ему разок, раз просит! Не будь ты размазней!
Лицо у Димки помрачнело. По всему было видно, среагировал он не на Лешиного "хлюпика", а на "размазню". Он вскочил, повернулся к Маринке и громко, так, что услышали все, бросил:
– Я же русским языком сказал, с пьяными не дерусь! Протрезвеет, сам попросит прощения!
К Лёшке тут же подскочили ребята. Они схватили его за руки и, уговаривая не затевать ссору, повели в другой конец зала. Тот упирался и кричал:
– Вот видите! Он трус!.. Боится драться, а изображает из себя крутого!.. Подумаешь, сто раз отжался!
– А я бы всё-таки дала ему разок в морду! – успокаиваясь, проговорила Маринка. – С Костей тягаться тяжело, а с этим-то ты можешь справиться.
– Могу и с этим, могу и с Костей, – пробурчал уязвлённый до глубины души юноша. – Но только не сегодня.
– Эх ты! Забыл, что дорога ложка к обеду? Теперь все и впрямь подумают, что ты струсил…
– Понимаешь, Маринка! Не хочу я сегодня ни с кем ругаться. Настроение не то. Последняя ночь с ребятами. И вообще все эти наши разборки – мелкая суета. Не это главное… А Лёшка парень хороший. Просто втюрился в тебя, вот и бесится.
– Ладно, уговорил… Лирик ты мой. Пойдём встречать рассвет.
Оба теперь уже бывших одиннадцатых класса толпой вывалили из школы и направились на берег пруда. Здесь, на дамбе, по традиции выпускники школы встречали первые лучи солнца нового дня. Дня самостоятельной жизни. Какая она будет, эта жизнь? В селе на этот счёт была примета. Местная статистика утверждала: за все годы существования школы не было случая, чтобы в момент встречи выпускниками рассвета лил дождь. За исключением одного единственного утра. Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. Из того рокового выпуска ни один из парней с войны не вернулся.
Сегодня небо было безоблачным. И это вселяло надежду. Всё у них будет хорошо.
Когда взошло солнце, ребята начали потихоньку расходиться. Только Димка с Маринкой остались сидеть на берегу, да поодаль о чем-то шептались Витька со Светой.
Маринка сидела молча и задумчиво смотрела на воду. Наконец, она заговорила:
– Димка, а как ты думаешь, кто этот Дублёр? Ведь в лицо его так никто и не видел. И вообще, говорят, когда задерживали поджигателей, он был не один. Их было двое…
– Я думаю, это не наши парни…, – предельно равнодушно ответил юноша. – Наверное, какие-нибудь спецы из милиции… Работают, чтобы немного припугнуть наш местный криминал.
– А ты бы смог так, как он? – в упор спросила девушка.
– Возможно бы … смог.
Она пристально посмотрела на него:
– Нет! Ты бы не смог. Ты слишком мягкий и добрый. А я бы очень хотела, чтобы ты был немножко твёрже…