На помощь Яне поспешила старушка, которой на вид было под 80 лет. Ее лицо напоминало коричневый дождевой гриб, ростом она была чуть выше табуретки, а пальцы были настолько деформированы, что походили на ржавые щипцы. Проворно вытащив сапог, старушка протерла его от грязи подолом юбки.
Красноярская осень засыпала тайгу снежной крошкой и покрывала лужи тонким льдом, словно готовилась полноценно передать свои полномочия суровой зиме. Небо было мутным и неприятным, порывы ветра неприятно заползали под одежду.
Надев сапог, Яна увидела, что к ним шла группа людей, одетых тепло, но комично. На женщинах были яркие искусственные замызганные шубы, а на мужиках – заношенные грязные белые овечьи тулупы и телогрейки. Подойдя к прибывшим, все начали громко здороваться. Яна и Артур представились. Таежный народ без всяких комплексов окружил гостей и начал засыпать их вопросами.
– Слушай, Артур, что я хочу у тебя спросить, а правда, что Киркоров – пи..ор? – задал вопрос маленький плюгавый мужик. Все засмеялись, кроме Яны.
– Я светской хроникой не интересуюсь, – вяло ответил Артур и закурил. Мужики начали стрелять у него фирменное «Мальборо». Закурив, все начали причмокивать и хвалить табак.
– Откуда табачок-то? – спросил интересовавшийся половой ориентацией Киркорова мужик.
– В дьютифри купил, когда в Париж летал, – ответил гость, затягиваясь сигаретой.
– Какое фри? Про Париж слышал, там еще башня есть, а вот про дютика не слыхал. – Артур даже опешил от такой отсталости народа, но виду не подал, да и мотало еще его здорово после ночной дозы героина.
На деревьях сидели жирные вороны, как большие черные кляксы, и умными глазами следили за людьми. Воробьи прыгали между людьми, лузгающими семечки, и пытались найти в шелухе оставшиеся зерна.
– А посадят когда-нибудь этого ворюгу, Чубайса? – спросила женщина в ярком платке и отвела взгляд.
– Вряд ли, – покачал головой Артур, делая умное лицо. Не зная, куда деть бычок, он бросил его, как все остальные, себе под ноги.
– Он же все мои сбережения слямзил, – вздохнул женщина, – сколько на книжке было, столько и унес. Обокрал с ног до головы. Рыжий пес! Тьфу на него!
Яна стояла в стороне и в разговоре не участвовала. Было ощущение, что вчерашняя ночь добавила ей к возрасту десяток лет.
В деревне любили сплетни, бесконечно обсасывали известные факты и много придумывали. Каждая свежая сплетня была козырной картой, которая передавалась из рук в руки, по пути обрастая новыми деталями. Иногда случалось, что шестерка, пройдя от первого дома к последнему, превращалась в козырную даму.
К ним подошел ладный мужичок роста небольшого, аккуратно одетый, с властным лицом и шрамом во весь лоб. Степенно представился, обращаясь к Яне и Артуру:
– Василий, – и снял шапку. Василий был помощником Якова и обладал немалым авторитетом в деревне. Подержав шапку в руке, он одел ее обратно на голову и, уже обращаясь к селянам, прикрикнул:
– Занимайтесь делами и не мучайте гостей с дороги, им и так плохо! – и внимательно посмотрел в глаза Яны, которую пробирал холодный пот. Народ потихоньку начал расходиться. Осталась только старая бабка, которая помогала Яне, и дед невысокого роста и сутулый. Старик тронул Артура за локоть и сказал:
– Пойдем в хату, сынок, надо готовиться к делам нашим! – и, сильно хромая, повел Артура по улице. Яну взяла за руку старуха и молча повела в другую сторону деревни. Рука у бабки была заветренная, иссохшая, с выступающими из-под дряблой кожи сосудами.
На улице резко появился туман. Он неподвижно лежал по всей деревне, все обесцветилось, будто что-то высосало отовсюду последние краски. Яна посмотрела на небо, пытаясь отыскать солнце, но оно было спрятано за толщиной туч. Заходя в предпоследнюю хату на улице, Яна обратила внимание, что на противоположной стороне дороги стоят двое молодых людей, прилично одетых, явно городских, которые внимательно ее рассматривали.
ГЛАВА 12
В сером мраке над ней шевелились огромные мутные тени. Изредка она слышала голоса – гортанные, гулкие, непонятные. Ощущала чьи-то прикосновения. Иногда они приносили сладостное облегчение, иногда после них боль взрывалась ослепительным фейерверком. Стоял удушливый запах жареного жира, трав и еще чего-то незнакомого.
…После четырех дней жуткой боли и страданий она была способна мыслить. Попробовала поднять руку, но встретила сопротивление веревки, которой она была привязана к кровати. Болела спина и ноги, но голова была относительно свежая. Яна смутно вспомнила события последних дней и тяжело вздохнула. Не в силах сдержать боль она оттолкнула двух сиделок и в чем мать родила выбежала на улицу и начала кричать, чтобы ее отвезли обратно в Москву. Двое мужчин затащили ее в дом, а бабушки силой залили в рот горькую настойку, после которой она провалилась в беспамятство.