– Что же делать? – испугалась Евдокия Павловна.
– Не звоните им пока.
– Это как… – возмущенно начала Клавдия Ивановна.
– Пусть он с матерью встретится, – договорил отец Константин, глядя в робкие вопрошающие глаза маленькой директрисы. – А дальше видно будет. Может, он тогда сам в интернат вернется. А пока у него есть цель, он будет сюда сбегать, с каждым разом всё больше зверея.
– Не будет! – вставила наконец Клавдия Ивановна. – Мы позвоним и попросим, чтоб его подальше упрятали. В психоневрологический. Ему там самое место!
– За что? За то, что ребенок хочет раз в жизни маму увидеть? – неожиданно вступилась Евдокия Павловна. Чаша весов качнулась, и Костя был оставлен в родном селе.
Вернувшись, отец Константин нашел свое скудное жилище перевернутым вверх дном. Умывальник был выдернут с корнем, мыло растоптано, недавно купленная чашка разбита, ложка завязана узлом, повсюду реяли перья из распоротой подушки. Поперек вздыбленной кровати валялся Костя и холодно за ним наблюдал.
Отец Константин прошелся по сараю, обнаружил в углу раскуроченный стул, потрогал дубовую столешницу.
– А что же стол не сломал? – поинтересовался он. – Сил не хватило?
– Выдохся! – широко улыбнулся Костя, не смягчая, однако, взгляда.
– Надо же, с тобой такое тоже бывает.
Отец Константин присел на край постели, задумчиво выпутал из бороды белое перышко и грустно сказал:
– Что же, Костя. С матерью тебе встретиться будет нелегко. Дома она почти не появляется. Сейчас я заходил – пусто. Если хочешь, пойдем, посмотришь, где она живет. Дверь там всегда открыта.
– Нет! Не надо! – перепугался Костя.
Несколько секунд его лицо судорожно менялось, не зная, какое выражение принять. Отец Константин встал и отошел к окну. Маленький Костя, сцепив зубы, судорожно, по-взрослому зарыдал.
В эту минуту пенсионер Гаврилов сделал новую запись в своем досье: «Укрывает беглого преступника!» Насладившись эффектом, он вздохнул и с глубоким сожалением уточнил: «Малолетнего». Пенсионер Гаврилов был честным гражданином.
Отец Константин не знал, где будет искать Любку, чья жизнь обычно протекала за пределами презиравшей ее деревни. Но выйдя на другое утро в магазин за чашкой и едой для Кости, он у самой ограды наткнулся на знакомую оранжевую жилетку.
Любка стояла в подтаявшем сугробе и, держась за железные прутья, жадно всматривалась в церковный двор. Заслышав шаги, она обернулась, и отец Константин поразился, настолько осмысленным стало вдруг ее лицо.
– Правда, что ли? – спросила Любка голосом, в котором не было и тени всегдашней придури.
– Правда.
– И как он?
– Спит. Хочешь, зайди.
– Нет! Не надо! – ужаснулась Любка точь-в-точь, как вчера Костя, и отец Константин испугался, что и она сейчас заплачет.
Но она сдержалась и пошла с ним вместе в магазин.
Отец Константин купил колбасы и хлеба.
– Дубина стоеросовая! – всплеснула руками ждавшая на крыльце Любка. – Кто ж этим детей кормит? Молоко ему надо! Па-сте-ри-зо-ван-ное!
– Люба, ему ведь лет десять. Молоком уже не насытится.
– Десять лет?! – выдохнула Любка и всю дорогу до церкви оглушенно молчала.
Заходить в сарай, где спал неведомый десятилетний человек, присутствовавший в ее голове только пищащим младенцем, Любка опять отказалась.
– Пойду подготовлюсь, – она неопределенно махнула рукой в сторону своего дома.
– Ты уж не пей, – без особой надежды попросил отец Константин.
– Ни-ни! – вскинулась Любка. – Будто я не понимаю!
Мальчика в сарае не оказалось. Отец Константин положил продукты и начал потихоньку ликвидировать следы вчерашнего разрушения. Через полчаса, когда он приколачивал умывальник, за спиной у него кто-то произнес:
– Кстати, на будущее. От молока я бы тоже не отказался.
Костя сидел на столе и держал в руках буханку и колбасу, яростно впиваясь то в одно, то в другое. В его дикарских повадках, однако, уже не было отчаяния человека, летящего вниз головой. Мимика неуловимо изменилась, будто в глубине глубин появилась точка покоя, и Костя, болтавшийся в мире без руля и ветрил, нашел соломинку, за которую ухватился.
Отец Константин понял, что встреча состоялась, но не стал ничего выспрашивать. Костя тоже не счел нужным посвящать его в подробности. Он наелся, запихал оставшиеся куски в карманы грязной детдомовской куртки, спрыгнул со стола и, не прощаясь, прошмыгнул в дверь.
Отец Константин хотел вернуться к ремонтным работам, но не нашел ни молотка, ни банки с гвоздями, которые оставил на табуретке под умывальником.