В повести нарисована типичная картина повседневной деятельности председателя сельсовета:
«Леонтий Мокрут сидел в старом дубовом кресле с высокой спинкой… Это кресло было принесено в сельсовет из поповского дома… Против председателя, около стола, опираясь на палочку, стояла сухонькая, маленькая старушка.
— «Так все ясно? — кончая разговор, спросил у бабушки Мокрут и постучал пальцем по краю стола. — Если через два дня не внесёшь… — и председатель не сказал больше ничего, только стучал пальцем…
«Что означал этот стук и какие слова заменял, догадывалась бабушка: она заплакала и ещё ниже нагнулась над своей палочкой…
— «Из чего же я вносить буду? — сквозь слезы сказала она жалобно.
— «Не знаю, — ответил Мокрут.
— «И если бы хоть было за что, — тянула старушка, — а то ведь за какое–то дуплистое дерево.
— «Мне это все равно, — повторил председатель.
— «…Пускай бы пришли и посмотрели. Три груши стоят. Старые, сучья наполовину засохшие. ещё отец моего покойника, когда молодым был, посадил, принёс дичку из лесу…
— Можешь, старуха, идти, — сказал Мокрут.
«Взгляд у него был такой, как будто он оказывал старушке большую услугу. — А деньги всё–таки готовь. Вот так»…
Начальственно–грозно и бюрократически–бездушно обращается председатель не только с крестьянами, но и со служащими сельсовета. Средства, отпущенные на содержание уборщицы канцелярии, председатель расходует на содержание лошади, а работу уборщицы возлагает на канцелярских служащих. Он использует их также в качестве своих кучеров и дровоколов. Одного служащего сельсовета, хромого юношу, председатель посылает за несколько километров от канцелярии, в свой дом: колоть там дрова для семьи начальника…
Произвол и деспотизм председателя по отношению к служащим дошёл до того, что начальник напоил пьяным своего юного секретаря сельсовета и приказал ему: ночью украсть у вдовы–колхозницы телёнка со двора, чтобы организовать для компании пьянствующих начальников, по выражению председателя, «мировую закуску»… Вор был пойман в пути, с телёнком, и рассказал о том, кто послал его на это преступное дело. Для юного секретаря сельсовета дело это закончилось трагически: этот «вор поневоле» от тумаков, которыми его попотчевали юноши–колхозники, от долгого лежания на снегу после этих побоев и от сильных моральных переживаний — заболел и умер.
Широкая огласка этого дела среди населения, скандальное положение, в которое была поставлена местная партийная организация, — привели к тому, что сельский председатель был в конце концов исключён из кандидатов партии и снят со своего поста.
Председателю сельсовета, злобному доносчику и грозному начальнику, колхозники дали меткие прозвища: «князёк» и «собака».
Его помощник по сельсовету, финагент, в повести обрисован кратко, но очень наглядно. «…Финагент с утра совсем в сельсовете не показывался и появлялся тогда, когда руки его с трудом нащупывали дверную ручку, а ноги еле переступали по лестнице»…
Таковы были сельсоветские начальники в деревне Добросельцы и в селе Красные Маки, в Белоруссии, в послесталинский период, в период политической «оттепели», коммунистического «либерализма»…
Факты, рассказаные в повести «Добросельцы, свидетельствуют о том, что колхозниками, государственными крепостными, распоряжаются всецело по своему произволу коммунистические крепостники — начальство сельское и районное.
Колхоз в Добросельцах был организован вопреки воле крестьян. В период коллективизации мужички отнеслись к ней так враждебно, что изба односельчанина, который только один проголосовал за колхоз, была сожжена… И все же власть «организовала колхоз»…
Во время немецкой оккупации в Белоруссии (в 1941–1944 годах) все колхозы были распущены. А после возвращения советской власти в 1944–1945 годах они были опять восстановлены. Как — об этом автор повести не проронил ни слова. Эта повторная коллективизация была проведена ещё более беспощадно, чем первая: террором и голодом. В результате этой послевоенной коллективизации, в 1946–1947 годах в СССР был страшный голод, вызвавший смерть миллионов людей.
Назначение и увольнение колхозных и сельсоветских начальников в деревнях Добросельцы и Красные Маки происходят не только без согласия и выбора их колхозниками, но часто даже и без их ведома.
Первым колхозным председателем был назначен тот самый крестьянин, который в единственном числе проголосовал за колхоз и за это был жестоко наказан односельчанами. Потом он был снят с должности, по доносу местного коммуниста, на том основании, что будто был когда–то церковным старостой. И это увольнение было произведено без ведома колхозников.