Ранняя весна. У околицы села стоят два трактора. Около них возятся два тракториста. Подходит группа сельских начальников: председатель и счетовод колхоза, председатель и секретарь сельсовета.
Колхозные начальники предлагают трактористам немедленно выезжать в поле и начинать пахоту. Трактористы возражают, доказывая, что пахать ещё рано: земля очень сырая, почва глинистая и тракторы не смогут работать, завязнут.
Начальники настаивают на своём и вынуждают трактористов выехать в поле. Те приглашают с собой начальников: убедиться, возможна ли пахота.
Выехавши в поле, трактористы приступают к работе. Но на первой же борозде тракторы застревают в глине и останавливаются.
— Видите, что получается? — обращаются трактористы к колхозным начальникам…
— От нас райком партии требует организации сверхраннего сева, — оправдываются те.
Два тракториста и четыре колхозных погоняльщика уходят домой. Завязшие тракторы остаются в поле.
Возвратившись на свою квартиру, трактористы смеются:
— Начальники пойдут сейчас на почту и по телефону отправят райкому рапорт: «Трактористы в нашем колхозе выехали в поле и приступили к пахоте. Подготовка к сверхраннему севу начата. Клянёмся, что большевистскую весну организуем по–стахановски!..»
— Так вот шумят и суетятся каждый год. Запланировали даже весну переделать: в большевистскую превратить. А она не желает, смеётся над ними… Мобилизуются… орут… размахивают руками… А дело стоит. Недаром колхозники прозвали их: «рукомахи»…
Через несколько дней я увидел ещё одну машину в поле. У подножья крутого холма валяется опрокинутый комбайн. Со смехом и руганью встречные колхозники рассказали историю этой машины.
В прошлом году МТС прислала в колхоз комбайн. Председатель колхоза заявил комбайнёру:
— Жать поедешь в самый дальний угол нашего поля. Туда надо прежде всего поспешить: иначе соседи–колхозники там все колоски срежут и растащат. Их бригадиры следят только за своим полем. А на чужих полях воровать колоски не воспрещают. «Нам, говорят, до чужого колхоза никакого дела нет»…
Приехал комбайнёр к указанному полю. И за голову схватился:
— Да ведь комбайн — не горный баран, товарищ председатель: он по горам лазить не умеет…
Председатель вспылил:
— А ты заставь его лазить, ежели ты мастер своего дела! На ровной степи всякий осел, товарищ комбайнёр, жать может… А ты сумей орудовать на наших косогорах. К нашему сожалению, мы не можем перетащить сюда украинские степи…
— ещё раз предупреждаю, товарищ председатель, что на косогорах комбайн работать не может: он тут за моё почтение опрокинется… На косогорах надо жать серпами, а на ровном поле — комбайном. За результаты вашего приказа я отвечать не могу…
— Я за все отвечаю, — заявил председатель. — А ты, дорогой, валяй скорее, а рассуждай поменьше. Это не твоего ума дело. На это есть ответственные товарищи…
— Попробуем, товарищ начальник! — козырнул комбайнёр.
Поехал по косогору. Комбайн опрокинулся на первом заезде. И закувыркался вниз… Комбайнёра сильно помяло, а в машине многие части были поломаны.
Приехал начальник МТС. Осмотрел комбайн и заявил:
— Сломанные части комбайна заменить нечем: запасных частей нет. Машина сломана по вине председателя колхоза. Поэтому мы передаём её в собственность колхозу. А стоимость комбайна будем взимать с колхоза деньгами и натурой в пользу МТС: для покупки новой машины.
Свой рассказ о судьбе комбайна колхозники закончили так:
— Вот это поломанное чучело и валяется тут с прошлого года. А мы, колхозники, отдуваемся за самодурство глупого начальника: за сломанный комбайн долг выплачиваем…
— Ну, а как вы жали рожь? — спросил я.
— Известное дело, как всегда: серпами, или «бабушкиными комбайнами». Так мы их теперь называем, — засмеялись колхозники. — Благо ещё с нэповских времён серпы остались. А то за последние десять лет ни одного нового серпа колхоз купить не мог.
— Ну, не только «бабушкиными», — дополнили другие. — Много приходится теперь орудовать и «дедушкиными комбайнами»: косами. Урожай–то в колхозах, известно, сталинский: рожь дует до самого колена… Серпом–то до неё и не достанешь.