А теперь колхозники ходят «голы и босы, разуты и раздетых. Колхозные деревни — это некрасовские нищие деревни: Дырявино, Заплатово, Разутово…
Колхозная одежда не предохраняет даже от стыда… Штаны у мужичков нередко бывают в таком печальном состоянии, что, по их выражению, «весь срам виден: и спереди и сзади»… Бабы при встрече не могут удержаться от невольного смеха. А мужикам — стыдно… И выхода из этого трагикомического положения нет: починить Штаны нечем, тряпки для заплаты нет. Двойной стыд испытывают колхозники от своей одежды. Стыдно им носить такое убогое, нищенское одеяние. А ещё стыднее — оттого, что оно даже «срамные места» прикрыть не может…
Но советская печать упрекает разутых и раздетых колхозников в том, что они будто бы сами в этой беде виноваты. Писатель Алексей Толстой на страницах советских газет писал:
— Обуви недостаточно потому, что каждый мужик, который прежде ходил в лаптях, теперь желает приобрести ботинки и галоши…
Читая такие упрёки, колхозники говорили с глубокой обидой:
— Мы рады были бы сплести себе лапти или верёвочные чуни. Да ведь нет у нас теперь ни лык, ни пеньки… Неужели этого не понимает писатель?!
— Наши бабы и теперь, как прежде, напряли бы и наткали холста и сукна. И до сих пор ещё бабы на чердаках берегут и самопрялки и ткацкие станы. Да, видать, напрасно: нет у колхозников теперь ни конопли, ни замашек, ни овец, ни волны…
На страницах советской печати разутые и раздетые колхозники читали не только упрёки, но и утешения. Так, в «Правде» они прочли «весёлый» очерк писателя–коммуниста Серафимовича. Очерк о том, как дед–колхозник на Кубани, в родных краях писателя, пас колхозное стадо гусей и каждый раз, когда встречался с колхозницами, прятался в канаву с крапивой. Оказывается, единственные штаны старика были: в таком состоянии, что «Срама» прикрыть не могли… И деду была очень неприятна каждая встреча с бабами…
В очерке писатель величественно похлопывал деда по плечу и утешал:
— Это пустяки, дед что у тебя порты худые. Ты должен гордиться тем, что делаешь великое дело: помогаешь строить величественное здание социализма!..
Указывая на такие статьи в газетах, колхозники отплёвывались и неистово ругали их авторов. Комментарии их к таким статьям были очень злы.
— Конешно, писатель прав, — говорил колхозник степенно и серьёзно: ну, зачем колхозному деду штаны?! Что ему жениться, что ли? Ему уж давно пора помирать. А вот писателю, тому без прекрасных костюмов не обойтись, хотя бы он и был дедом. Дед–то он дед, а любит быть щёголем одет. Потому — на вольных хлебах писатели–подпевалы откормлены изрядно и чувствуют себя молодо, даже в стариковском возрасте наш брат, колхозник, к сорока годам так наголодается, так намучается, что без приказа председателя получает из колхоза «бессрочный отпуск» и переселяется в «Царство Землянское»… А те, сказочники, что для нас байки пишут они так рано помирать не собираются. Вот, к примеру, этот самый сказочник, который безпорточного деда так старательно утешал. Недавно двоюродный брат ко мне из Москвы заезжал: служит там парикмахером. Слухов всяких, анекдотов возы привозит. Так вот, он рассказывал, что этот самый «дед–утешитель» в семьдесят лет женился на молоденькой красивой девушке–колхознице. Она спасалась от голода и нанялась к нему в прислуги на дачу. А дед–сказочник девушку от голода спас и себя «утешил»… Ну, скажите, а разве перед молодой красавицей можно предстать в худых портах?!
Колхозники рассмеялись.
— Вот тоже и другой сказочник, — продолжил разговор колхозный агроном. — Тот самый сказочник, который упрекает колхозников, что они хотят иметь обувь. Молотов назвал его: «товарищ–граф». Разве графу можно жить в нужде? В нужде не любят жить ни «товарищи», ни «графы». А тем более «графы–товарищи» — Когда граф Алексей Толстой вернулся из-за границы в Советский Союз и написал книжку «Хлеб», то об этом анекдот ходил: «Хлеб–то граф испёк плохой. Но за этот дурной хлеб он получил вагоны прекрасного масла…» Да одного масла «товарищу–графу» мало. Как только Западную Украину заняла Красная армия, граф немедленно поехал туда со своими миллионами. И привёз оттуда несколько вагонов всяких драгоценностей. За это его окрестили теперь «графом–барахольщиком»…