Повесть заканчивается победой «коммунистов–идеалистов». Председатель сельсовета, «князёк» и «собака» Мокрут снят со своего поста и местной организацией исключён из партии, а председателем избрана «коммунистка–идеалистка» Даша. Колхозный председатель Шулай тоже снят с поста и на его место назначен «коммунист–идеалист», брат Даши, агроном, покинувший службу в министерстве и приехавший на работу в колхоз, в свою деревню.
Но у читателей повести, особенно у тех, кто сам знает колхозные и советские порядки, возникает сомнение в прочности этой победы. Что существенного могут сделать два «коммуниста–идеалиста» при советско–колхозной антинародной системе и при тех обстоятельствах, что и в коммунистической партии и в советском государстве господствуют и руководят не идеалисты, а «князьки» — крепостники, тираны Мокрутьг, с их грозным, чудовищным девизом: «Всех, кто сознательно или даже несознательно становится на нашем пути, — в порошок сотрём!..»
Публикация повести «Добросельцы» подтвердила эти опасения читателей–реалистов. Автор, осмелившийся сказать только часть правды о колхозном аде, сбит с ног столичными Мокрутами, а при дальнейшем сопротивлении будет «стёрт в порошок».
Это обстоятельство, что в коммунистическом государстве диктаторствуют Мокрутьг — от глухой деревни до «столицы мирового коммунизма» — хорошо понимают колхозники. Поэтому они не жалуются на своих сельских тиранов ни в район, ни в область, ни в столицу: делу это не поможет, а лишний синяк на лице прибавится. Такие порядки были при Сталине. Такими они остались и при его «либеральных» наследниках.
Школа
В селе Красные Маки, в котором находится сельсовет, работает средняя школа, десятилетка. В ней устраиваются спектакли. Из за недостатка помещений (классов), школа работает в две смены. Электрического освещения в ней нет. Вечерние занятия происходят при тусклом освещёнии керосиновых ламп.
В селе Добросельцы, при котором расположена машинно–тракторная станция, электричество проведено во все крестьянские избы, а у председателя сельсовета освещён даже хлев. Но в соседнем селе (Красные Маки), которое находится на расстоянии нескольких километров от машинно–тракторной станции, электричество даже в школу не проведено. Об этом не заботятся ни председатель сельсовета, ни директор машинно–тракторной станции.
Заведующий школой давно добивается электрического освещения, часто ходит к директору МТС и упрашивает его, но безрезультатно. Служащему сельсовета он жалуется на пренебрежительное отношение местного начальства к школе: «Обещали свет провести в школу, так уж который раз хожу… У меня в школе света нет, зимой ученики и учителя слепнут и страдают при керосиновых лампах, а, вишь, у директора МТС электрические кнопки на столе»…
Кроме тесного школьного помещения и плохого освещения, есть и ещё тяжкая беда у местных учителей. Заключается она в том, что сельсовет, с одобрения райкома партии и райисполкома, привлекает их в обязательном порядке для сбора налогов в деревнях. Эта «общественная работа» для учителей очень тяжела и неприятна, потому что она ставит их в конфликтные, враждебные отношения с родителями и учениками и подрывает их авторитет среди населения.
Вопросы быта
Повесть «Добросельцы» свидетельствует о том, что огромное большинство взрослых в колхозр — это женщины. Так было ещё до войны. А после войны эта особенность колхозной деревни проявляется ещё ярче. «Колхозы — бабьё царство» — говорят в деревне.
Многие колхозники живут одиноко, не вступая в брак. Женщины вынуждены жить вне замужества: в колхозе очень мало мужчин.
Некоторые мужчины, упоминавшиеся в повести, тоже одинокие. В повести никакого объяснения этому не дано. Но наблюдения авторов других книг и статей о колхозах говорят о таких причинах, препятствующих брачной жизни колхозников (кроме несоответствия между числом: женщин и мужчин в колхозах).
Во–первых, крайняя бедность колхозников и трудность содержания детей.
Во–вторых, соображение о том:, что при женитьбе и замужестве супругам будет оставлен только один усадебный участок, а без женитьбы они пользуются двумя усадьбами.
В-третьих, оформлению браков мешает также советский закон о выплате детям пособия. Этот закон гласит, что пособие на содержание малолетних детей от государства получают только «матери- одиночки», а состоящие в браке родители этого пособия не получают, и что отцы не платят алиментов своим детям, рождённым вне брака.
Эти обстоятельства — громадное преобладание женщин в колхозе и советские законы о пособиях для детей — очень поощряют распущенность деревенского начальства. Этот закон создан в угоду сословию «новых помещиков».
Одни деревенские начальники покупают «любовь», оплачивая свои утехи за счёт колхоза. Так, например, колхозный председатель, оставив свою семью в городе, имеет в деревне приятельниц–молодух, которым всячески благоприятствует, не жалея артельных средств. Он снабжает своих приятельниц пшеницей с такой щедростью, что им хватает зёрна не только для себя, но и на продажу. Начальник даёт этим молодухам лошадей для поездок: в лес за дровами, в город и т. д. Он столуется у своих приятельниц, снабжая их продуктами из склада, и освобождает от барщины.
А председатель сельсовета, властолюбец по своему характеру, действует и в романтической области не подкупом, а шантажей, принуждением, властью. Женатый человек, он пристаёт со своими любовными домогательствами к юной колхозной девушке, которая имеет жениха–курсанта. При первом же объяснении по этому вопросу начальник прямо заявляет ей, что он имеет средства для того, чтобы заставить её «стать ласковой»… В повести это «объяснение в любви» председателя сельсовета с девушкой изложено так: «Мне не трудно было бы заставить тебя стать более ласковой. В моих руках разные средства. Но я не хочу быть для тебя плохим… Я все для тебя сделаю! Все! Понимаешь?»
Руководитель «советской власти на селе» говорит девушке, что он выдвинул её делегаткой в сельсовет только для того, чтобы можно было «чаще встречаться с нею»…
Доходы и налоги
Официально широко рекламируется, что колхозники получают за свою работу доход из трёх источников: во–первых, от колхоза — натуральная плата за трудодни (продукты); во–вторых, от государства: денежная плата за сданные колхозом продукты и скот; в-третьих, от личного хозяйства колхозника: от усадебного участка, от личного скота (корова, поросёнок, птица).
Но в своей повести о колхозной деревне автор–коммунист ни единым словом не упомянул о доходах земледельцев из колхоза и от государства. Можно предположить с уверенностью, что автор умолчал об этом не по забывчивости и не из желания «очернить» колхозную систему, а потому, что колхозники в описанных деревнях за свою работу никакой платы не получают. Колхозные продукты были сданы государству, а остальные были съедены сельским и районным начальством, их семьями и «близкими», и растранжирены на «крепкую выпивку с мировой закуской».
Что касается денежной оплаты за сданные государству продукты, то, во-первых, она очень низка (раз в двадцать ниже цен в государственных магазинах); а, во–вторых, она идёт «на нужды колхоза» (в том числе, такие, как строительство. дома колхозного председателя и т. п.). А колхозники деревни Добросельцы не получили за свою работу денег ни от колхоза, ни от государства.
Факты из повести подтверждают это предположение. Старушка колхозница говорит, что уплатить налоги она не может потому, что нечем платить. Сам председатель совета прекрасно это знает: он говорит своим сослуживцам откровенно, что у неплательщиков налога «нет ни копейки за душой».
Из повести видно, что хлеборобы не получили от колхоза не только денег, но и никаких продуктов. Весь год они работали бесплатно.