Но абсолютно ничего не получая за выполняемую ими государственную барщину, колхозники ещё вынуждены платить государству налоги.
Во–первых, колхозники, имеющие коров, платят советскому государству молочный налог с коровы: около 200 литров молока в год по самой мизерной цене («молокозаготовки»).
Во–вторых, все колхозники платят государству налоги за усадебный участок, находящийся в их пользовании. — Налоги за усадебный участок установлены и денежный и натуральный.
Натуральные налоги колхозников многообразны: мясной (до войны он составлял 2 пуда в год), яичный (150 яиц в год), картофельный.
О сборе натуральных налогов автор повести ничего не говорит. Вероятно, потому, что эти налоги собираются летом и осенью и к зимнему периоду, который описывается в повести, они уже собраны.
Что касается денежного налога, то до войны он выражался в сумме 600 рублей на двор, на усадьбу. После войны он, по всей вероятности, увеличился. О сборе этого денежного налога в повести «Добросельцы» говорится многократно. Судя по этой повести, сбор денежного налога в белорусских колхозных деревнях проходит с большими затруднениями и составляет главную задачу местного сельсовета. В штате сельсовета теперь есть специальная штатная должность сборщика налогов: финансовый агент (финагент). Финагент ежедневно и неутомимо ходит по всем дворам в сельсовете и беспощадно «выколачивает» налоги. Ходит он не один: почти всегда его сопровождает секретарь сельсовета, а часто — и милиционер, в форме и с оружием.
К сбору налогов привлекаются не только все служащие сельских органов власти, но и все делегаты сельсовета — из всех деревень и посёлков, расположенных на его территории. Повесть рассказывает, как председатель сельсовета «отчитывает» за налог девушку–колхозницу, депутата сельсовета: «Ты сколько денег собрала на этой неделе? Что мне за тебя ходить по избам?..» На возражение, что «для этого финагент приставлен», председатель объявляет ей: «А для чего ты здесь? Для чего?.. Мы тебя для этого и поставили, чтобы ты помогала сельсовету»…
Сбор денежного налога с нищих колхозников представляет такое трудное дело, что с ним не может справиться ни финагент, ни весь аппарат сельсовета, ни даже все депутаты. Тогда к этому делу привлетают учителей местных школ. Председатель уже приготовил проект резолюции по этому вопросу для заседания сельсовета: «Обязать всех делегатов сельсовета и учителей активно включиться в срочный сбор платежей по всей территории сельсовета».
Таким образом, сбором денежного налога на территории Красно–маковского сельсовета — в четырёх деревнях, имеющих приблизительно 400 дворов, — занимаются: 5 работников государственного аппарата, около 20 делегатов сельсовета и около 15 учителей десятилетки и других школ, — итого около 40 человек. В советских деревнях — один сборщик налогов на 10 колхозных дворов!..
После того, как многократное посещёние бедных колхозников не даёт никаких результатов, и они в сотый раз повторяют, что им «платить нечем», — неплательщиков приводят пред грозные очи председателя. В канцелярии сельсовета тогда разыгрывается сцена, подобная той, которая изображена выше.
Если же и после вызова к председателю налог не выплачивается, тогда следует опись имущества и продажа его для уплаты налога. Продаже подлежит все, что только найдёт нужным продать местное начальство: скотина, одежда, обувь, ведро, последний чугунок или топор. Продажа происходит за бесценок: само «начальство» может почти даром «купить» эти вещи неплательщика.
Немудрёно, что колхозники боятся описи и распродажи своих последних вещей, без которых они жить не могут. А сельсоветское начальство вымогает от неплательщиков взятку, «угощение» за то, что оно отложит опись на некоторое время. Этим и занимаются сельсоветские начальники: берут взятки и занимаются шантажом.
Итак, земледельцы работают в колхозе на советское правительство бесплатно. Но, ничего не получая за свою работу, они ещё вынуждены платить государству огромные налоги — натуральные и денежные — за крошечный усадебный участок, который до войны занимал в Белоруссии 0,25 гектара, а после войны был сокращён в среднем до 0,12 гектара. И с этого крошечного усадебного участка колхозники должны кормить семью, свой скот (корову, летом — телёнка и поросёнка), да ещё выплачивать правительственные налоги.
Колхозники надрываются под тяжестью этого непосильного бремени, взваленного на них коммунистическим Государством–Драконом.
Что рассказывает повесть о питании колхозников? Питаются земледельцы, главным образом, картофелем и овощами.
Хлеба у рядовых колхозников, живущих на территории Красно-маковского сельсовета и описанных в повести, нет. Нет у земледельцев также и масла: коноплю сеять негде — усадебный участок мал; коровьего масла делать не из чего: после выплаты налога молока остаётся очень мало.
У скотоводов нет сала: из–за отсутствия хлеба и недостатка картофеля они не могут откармливать своего поросёнка на сало и вынуждены продавать его на налог неоткормленного.
Хлеб и сало есть только у сельсоветского и колхозного начальства, начиная с бригадира.
Сельский начальник вспоминает, что когда он стал бригадиром, то у него появились в достатке те продукты, которых не было у других колхозников: хлеб и сало. Хлеб он имел в избытке: столько, что мог даже сшить новые сапоги за этот дорогой продукт.
При машинно–тракторной станции, расположенной в селе Добросельцы, есть хлебный ларёк. Но хлеб там продают только рабочим и служащим МТС и служащим сельсовета. И только в исключительных случаях, когда рабочие и служащие МТС бывают в отъезде, остатки хлеба продают подвернувшимся колхозникам. Так однажды в этом ларьке свинарке удалось купить полкилограмма хлеба, и это было важным событием в её жизни…
Колхозники деревень и посёлков, описанных в повести, не имеют хлеба потому, что они ничего не получают от колхоза за свои трудодни. В повести об этом прямо нигде не сказано. Но это заключение можно сделать из описанных фактов.
Свинарка–колхозница, одинокая женщина, в декабре месяце, т. е. через месяц после того, как обычно раздаётся зерно на трудодни, в те годы, когда эта раздача происходит, — уже не имеет хлеба. Следовательно, она никакой натуроплаты за свои трудодни не получила. Если бы колхозница получила хлеб, на трудодни, хотя бы в самом мизерном количестве, по 100 граммов на трудодень, то этот хлеб она не поела бы за один месяц.
Из рядовых колхозников, описанных в повести, только одна молодуха «Кадрилиха» имеет достаточно хлеба. При содействии своего приятеля и покровителя, председателя колхоза, она летом, во время уборки урожая, наворовала много колхозной пшеницы около комбайна. А остальные колхозники хлеба не имеют.
Немудрёно, что крестьяне, работающие тяжело и питающиеся впроголодь, только картофелем и овощами, — своим здоровьем похвалиться не могут. Об одном юноше в повести сказано, что «в детстве он не отличался хорошим здоровьем» и во время призыва в армию был забракован. Другой юноша был «такой худой и бледный, как будто только что выписался из больницы».
Что касается местных начальников — сельсоветских и колхозных, то повесть характеризует их совсем по–другому. Председатель сельсовета имеет «круглое, расплывшееся лицо». Колхозный председатель «морду наел — даже смеяться уже не может, щеки не позволяют»…
Совершенно по–разному питаются колхозники и их начальство. Рядовые труженики питаются картофелем, овощами и не имеют ни хлеба, ни масла, ни сала. У колхозного начальства вдоволь и хлеба, и сала, и молока, и мяса; оно имеет обильную выпивку и «мировую закуску».
Поэтому колхозники худы и истощены, а начальники — упитанные, разжиревшие. Недаром колхозники часто называют их «кабанами». Или говорят ещё более зло: «Рожа кирпича просит»…