О сохранности и ремонте государственных предприятий никто не заботился: ни правительство, ни комбед. Кустарная промышленность в селе в эти годы влачила жалкое существование: работала плохо, некоторые кустарные предприятия были разрушены. Мельницы и толчеи в это время стаяли с поломанными крыльями.
Перед Октябрьской революцией Ленин аграрную программу партии большевиков формулировал как «национализацию», то есть, превращение всей земли в государственную собственность. Но потом, в процессе политической борьбы с партией социалистов–революционеров, «эсеров», он заимствовал у неё программу «социализации» земли, то есть, передачу её земельным общинам. Впоследствии советской властью опять официально была провозглашена «национализация» земли (в «Земельном кодексе» и в Конституции).
На практике ленинская «аграрная революция» проходила так:
Прежде всего было ликвидировано помещичье землевладение: помещичьи имения, «дворянские гнёзда». В волости, к которой принадлежало село Болотное, до революции было три имения. После Октябрьской революции советская власть конфисковала их.
Одно из этих помещичьих имений — самое богатое и благоустроенное, с винокуренным заводом — было превращено в государственное имение, совхоз (советское хозяйство). По плану Ленина, совхозы должны были стать образцовыми хозяйствами крупного социалистического земледелия и убедить крестьян в выгодности и необходимости перехода от мелкого индивидуального хозяйства к крупному социалистическому. Бывший владелец этого имения жил в каком–то большом городе и посещал своё имение только изредка. Конфискация имения произошла без него.
Владелец второго имения — наследник того помещика, который в крепостные времена владел и селом Болотное, — умер в первые же дни после Октябрьского переворота. Получив весть о захвате власти большевиками, этот земский деятель, член Государственной Думы, сказал своим родным: «Эту партию я ещё в Думе узнал. Она все погубит… Теперь помирать надо…» И вскоре, действительно, умер. Семья его поспешила куда–то уехать. Волостной ревком передал землю этого имения для общего передела деревне, где была помещичья усадьба. А дом, усадьба и скотный двор были разграблены. Крестьяне той деревни рассказывали, что разграблением руководил большевистский ревком. Руководители власти сначала главную часть имущества (из ценных вещей и скота) забрали себе. А потом они не только призывали «грабить награбленное», но даже принуждали к грабежу.»Нет, вы, почтённые, хитроумные, мужички, от этого дела не откручивайтесь, — приставали они к крестьянам, которые в грабеже не хотели принимать участия. — Хоть щепку да возьмите из имения: чтоб отвечать — так всем, скопом!..»
Третье имение, помещика, сына купца, внука крепостного крестьянина, было передано соседней деревне для организации на нем большого посёлка. Посельчане, в распоряжение которых власть передала все имение, со своими постройками, инвентарём и скотом, сделали владельцу ряд уступок. Они оставили ему дом, все постройки, сельскохозяйственный инвентарь, несколько лошадей, часть продуктивного скота, сад и всю его большую усадьбу, с изрядным участком полевой земли, луга и леса. Помещик заявил, что он с семьёй остаётся в доме и будет обрабатывать землю), как это делал его дедушка, крепостной крестьянин. Так он, действительно, и сделал: со своими детьми сам стал заниматься земледелием.
Таким образом, все три помещичьих имения в волости были ликвидированы, но разными путями: одно было превращено в государственное имение (совхоз); другое — преобразовано в посёлок; третье было разграблено, а земля — разделена в общине.
Наряду с помещичьими имениями, большевистская власть ликвидировала столыпинские хутора, трудовые фермерские хозяйства. Она назвала их «кулацкими гнёздами» и ставила своей первоочерёдной задачей: ликвидировать их, как и «дворянские гнёзда».
Власть объявила приказ: все хутора и отруба присоединить к соседним земельным общинам для общего передела. А самим хуторянам (фермерам) приказано было: срочно сломать все свои постройки и вернуться в те деревни, где они жили раньше.
Хуторяне против этого приказа бурно протестовали. Они доказывали власти, что их хутора, как небо от земли, отличаются от помещичьих имений, с которыми советская власть пытается их смешивать.
Во–первых, хуторяне приобрели землю за свои трудовые деньги.
Во–вторых, их хутора — площадью от 12 до 30 десятин (от 13,2 до 33 гектаров), представляют собой только трудовой надел для крестьянской семьи, на хуторе нет земельных излишков.
В-третьих, столыпинский хутор — это трудовое крестьянское хозяйство, которое ведёт своим трудом семья хуторянина, без наёмного, батрацкого труда. Не больше десяти процентов хуторян нанимали сезонных работников, батрака или батрачку, в зависимости от недостатка в семье работника той или другой категории: женщины, мужчины или подростка.
Доказывая все эти обстоятельства местным органам власти, хуторяне просили оставить их там, где они жили, на их участках, за какие они выплатили много денег и которые успели уже значительно благоустроить. Они не возражали против того, чтобы земельная площадь их хуторов была доведена до той нормы, которая установлена в соседних земельных общинах.
С этими ходатайствами, письменными и устными, хуторяне ездили в уезд, в губернию и даже в столицу. Но ничего не помогало. Большевистская власть, замышляя уничтожить частную земельную собственность и организовать «социалистическое земледелие», не хотела оставить индивидуальных трудовых ферм, непримиримых и наглядных антиподов социалистической собственности.
Власть зимой 1917–1918 года принудила хуторян ломать свои постройки и переносить их в деревни, откуда они недавно выселились на участки. Власть обязала фермеров возвращаться в земельную общину, от пут которой они бежали.
Столыпинские хутора были ликвидированы властью повсеместно. Коммунистическая власть видела в них своего непримиримого врага и относилась к «антисоциалистическим кулацким гнёздам» ещё более враждебно, чем к «дворянским гнёздам»: помещичьи имения в среде крестьян авторитетом не пользовались, а столыпинские хутора были наглядным воплощением мечты крестьянина.
Крестьяне Болотного никакой дополнительной земельной площади из конфискованных помещичьих имений не получили. К земельной общине были присоединены только три столыпинских хутора, которыми до революции уже пользовались члены их же земельной общины.
По распоряжению советской власти, земля между крестьянскими дворами в общине Болотное и во всех других деревнях распределялась чересполосно, «по живым душам», то есть, пропорционально числу членов семьи в каждом дворе.
Ввиду постоянного изменения в численном составе семейств (рождение, смерть, браки), передел земли между членами общины производился ежегодно.
Площадь земли на двор в среднем осталась без изменения. Но между крайними полюсами земельной общины произошло выравнивание: за счёт многоземельных увеличилась площадь малоземельных; была также выдана земля и жителям безземельным (перед революцией 1917 года в Болотном было 3 безземельных двора из общего количества 130).
Что касается формы землепользования, то она осталась прежней: чересполосица и переделы в общине. Даже ещё ухудшилась.
Если прежде вся земля переделялась между членами общины через каждые три года, то теперь она стала подвергаться ежегодному переделу.
Ежегодно стали подвергаться переделу также усадебные и приусадебные участки, которые прежде, до революции, переделам вообще не подвергались.
Прежние неделимые участки, хутора и отруба на купленной земле, тоже были пущены в общий ежегодный передел.
До революции община выделяла священнику двенадцать десятин, 13,2 гектара, земли в трёх постоянных участках: две десятины — усадьба, восемь десятин — полевая земля и две десятины — луг. После революции советская власть приказала: эту землю пустить в общий передел, и священнику общественной, государственной земли, как «нетрудовому элементу», не выделять.