Местные милиционеры всячески поощряют такое доносительство об «антисоветских разговорах».
— Меня вчера задержала на базаре милиция, черт бы её побрал! — ругнулась баба, рассказывая свои приключения в городе.
— Ой, и плохо, ах, и тяжко живётся теперь на свете! — вздохнула колхозница, беседуя с соседкой.
— Колхозы не вечны, — сказал один крестьянин. — Прежде их не было. Наступит время, когда их опять не будет.
Эти разговоры были подслушаны «бдительными» деревенскими коммунистами. В результате — доносы в райком партии об «антисоветских настроениях». Оттуда — распоряжение начальнику районного отделения НКВД. В НКВД — дела «об антисоветской и антиколхозной пропаганде», аресты и ссылки.
Один колхозник чуть не попал в лагерь… за сновидение!..
Он рассказал своим односельчанам сон. Во сне он видел, как на небе появились Гитлер и Маркс и схватились драться. «В этой драке им обоим здорово досталось: у одного был вырван чуб, а у другого сильно пострадала борода»… Комсомолец настрочил донос. Милиционер произвёл допрос колхозника, «сварганил дельце» и уже готовился арестовать мужика–колхозника за «хитрую контрреволюционную пропаганду, замаскированную антимарксистским сном»… Несомненно, быть бы незадачливому сновидцу в лагере да вспыхнувшая советско–германская война помешала этому: сон оказался пророческим…
Большевистские опричники
Одного учителя–партийца беспартийные коллеги упрекали за донос по поводу «антисоветского разговора». А он оправдывался тем, что в этом случае он не мог промолчать: этот антисоветский разговор слышали комсомольцы и донесли. За умолчание он был бы немедленно исключён из партии. Ведь Центральный Комитет партии издал специальный строжайший приказ о том, что все коммунисты, под угрозой немедленного исключения из партии и комсомола, обязаны систематически доносить об антисоветских настроениях беспартийных, о каждом антисоветском разговоре. Каждый коммунист обязан контролировать «большевистскую бдительность» другого.
Таким образом, роль деревенских коммунистов не ограничивается только ролью «погоняльщиков» на колхозной работе и «выжимальщиков» непосильных налогов у голодных людей. Они обязаны также быть бдительными шпионами, большевистскими ищейками в среде беспартийных…
В отплату за «хлебные должности» они обязаны выполнять роль беспощадных опричников жестокого большевистского правительства, которое отправляет колхозников в лагерь и за «колоски», и за «намерения», и за «антисоветские разговорчики», и даже за «антимарксистский сон»…
Каждый третий домохозяин — репрессированный
Как–то в беседе один местный колхозник подсчитал, сколько жителей Болотного за 24 года революции, от 1917 до 1941 года, главным образом, за годы колхозной жизни, были отправлены в лагери и тюрьмы. Таких оказалось в селе около 40 человек на 130 дворов, то-есть треть домохозяев села…
А до революции, за полустолетие, которое местные старики помнили, только два односельчанина сидели один месяц в тюрьме, за воровство: они украли лыки у ночевавшего в селе обоза.
В свете этих данных так убедительно звучит анекдот. В огромной, всеохватывающей советской анкете есть, конечно, вопрос: «Были ли Вы при советской власти в лагере или тюрьме?» Нехватает только дополнения к нему: «А если нет, то почему?»…
В тюрьмах и лагерях жизнь ещё более тяжёлая, чем в колхозах. Там подготовляется смерть ускоренная.
Многие колхозники из лагерей не вернулись.
Другие вернулись, но после лагеря прожили недолго.
Смерть моментальная
Моментальная смерть тоже нередка среди колхозников. Как правило, это — смерть от безграничного произвола большевистских властей. От безграничного произвола самодуров гибли люди от голода в годы коллективизации. Из–за этого же погибли отходники–самоубийцы. По той же причине люди гибли и позже, в годы «нормальной» колхозной жизни.
«Огрызнувшийся дезертир»
Колхозники Болотного рассказывали: в соседней деревне в первые месяцы советско–германской войны произошёл такой случай. Молодой колхозник–красноармеец, после того, как его воинская часть была окружена и взята в плен немцами, совсем недалёко от его родной деревни, — выскользнул из окружения и пришёл домой. Узнав об этом, чиновник районного НКВД арестовал «дезертира» и повёл его в город, в котором ещё сохранялась советская власть. В пути энкаведист ругал арестованного красноармейца за «дезертирство» и давал ему строгое наставление:
— Не бежать домой, на печку, хотя бы и на один день. А немедленно вступать в другую воинскую часть Красной армии и бороться за советское отечество до последнего своего дыхания!..
Красноармеец ответил энкаведисту:
— Коммунисты гонят на фронт беспартийных, чтобы защищать свою власть. А сами сидят в тылу и воюют с бабами…
Этот упрёк попал не бровь, а в глаз чекисту. Не выдержало этого ретивое сердце большевистского опричника. Он тут же застрелил арестованного, своего односельчанина и школьного товарища…
И даже хвастался потом своим «геройским» поступком.
— Такая решительная расправа будет учинена со всеми противниками советской власти, со всякими критиканами!..
Так погиб «огрызнувшийся дезертир».
Гибель на «трудовом фронте»
Погубить колхозников самодуры–начальники легко могут и на «трудовом посту», в колхозной обыдёнщине.
Вот, например, другой случай, который произошёл в селе.
Председатель посылает колхозников зимою в город, за 15 километров, привезти семенной фонд из районного склада. Погода была плохая, метель начиналась. Колхозники просили своего начальника отложить поездку: погода опасная, а времени до посевной кампании ещё очень много. Но властолюбивый начальник накричал на «злостных саботажников» и настоял на своём.
Люди подчинились, поехали.
День и ночь бушевала вьюга.
Домой колхозники не вернулись.
А утром, на второй день, родные отправились на розыски и нашли их в поле, недалёко от села, замёрзшими. Метель замела дороги. Люди заблудились, застряли в сугробах снега и, плохо одетые и истощённые, замёрзли… Замёрзли все шесть подводчиков. Лошади выжили, а люди погибли.
Из–за большого самодурства маленького чиновника погибло шесть человек, осталось шесть вдов и дюжина сирот… Говорят, что для поездки начальник выбрал колхозников, которых он особенно не любил…
Ни один волос не упал с головы начальника–самодура, погубившего столько людей. Вот, если бы погибли колхозные лошади, тогда его судили бы за «вредительство». А за людей… за погубленных людей в стране «социалистического гуманизма» начальники не отвечают…
Родственники погибших никуда не жаловались. Они, на основе многолетнего опыта, хорошо знали, что в «самом демократическом государстве мира» жаловаться некуда… Везде такой же произвол, от глухой деревни до столицы. Повсюду такие же начальники, от сельского до «мирового»…
Наказание за колоски и за убийство
Впрочем, бывали и суды за убийство людей самодурами, если виновником оказывалась мелкая беспартийная сошка.
Один шофёр, служащий райисполкома, рассказывал: как–то, будучи совершенно пьяным, он на грузовике «мчался как угорелый», «хотел попугать баб», налетел в деревне на толпу колхозниц и «раздавил трёх баб сразу»…
Шофёр рассказывал об этом со смехом, как об очень забавном приключении… Духом бесшабашного произвола и безграничного пренебрежения к людям прониклись не только большевистские начальники, но и их челядь.
Родные погибших пожаловались, был суд. Шофёр–убийца был приговорён к шести месяцам принудительных работ, без тюремного заключения и с выполнением работ по месту службы. Фактически «наказание» свелось только к штрафу: к отчислению 25% полугодичного жалованья в пользу государства.