Таким образом, в коммунистическом государстве за двадцатиминутное опоздание на работу и за убийство трёх людей наказание одинаковое…
За горсть колосков с колхозного поля советский суд карает голодного хлебороба неизмеримо строже (многолетним заключением в лагере!), чем бандита–самодура за убийство трёх людей…
В Советском Союзе такой «правопорядок» называется: «советская законность», «правопорядок социалистического гуманизма»…
Право на жизнь и «право на смерть»…
При таком «социалистическом правопорядке» основная масса колхозников уже от самого рождения приговорена к медленной голодной смерти — в колхозе.
Другие, в более позднем возрасте, приговариваются к ускоренной смерти — в лагерях.
А все вынуждены ещё видеть над своей головой Дамоклов меч моментальной насильственной смерти, ожидая её каждый день от любого, даже самого маленького, разбойника–самодура.
Установивши в стране режим неслыханного террора и организовавши экономическую систему невиданного голода, раздавая только избранным «ордера на жизнь» и на «хлебные должности» в коммунистическом государстве, — кремлёвские владыки создали для себя главную опору: партию коммунистического чиновничества, армию опричников большевистского правительства.
Коммунистические чиновники, владея неограниченной властью и монопольно распоряжаясь государственным имуществом в стране голода и террора, приобретают, таким образом, не только «право на жизнь», но и «право на смерть». Это — «право на чужую смерть», право на убийство, открытое или замаскированное.
Применяя по отношению к беспартийной массе колхозников три категории смерти — моментальную, ускоренную или медленную, — они осуществляют это своё чудовищное «право» и терроризируют колхозников.
Терроризируя колхозников, коммунисты добиваются от них строгого выполнения тех задач, которые большевистское правительство ставит перед земледельцами:
— Работать на колхозной барщине без отлынивания!
— Выплачивать государству огромные налоги и займы, отдавать ему все, до последнего куска хлеба!
— Соблюдать большевистское «табу», то есть абсолютную неприкосновенность социалистической собственности, колхозных и государственных (общепартийных) фондов!
Но прежде всего коммунисты с беспощадной жестокостью добиваются от населения повиновения большевистскому государству и его чиновникам. Они требуют от народа повиновения злейшему его врагу — коммунистической партии, советскому антинародному правительству.
Причём, всеми мерами добиваются от населения абсолютного, беспрекословного повиновения: без единого слова возражения, протеста или критики. Вырвавшийся вздох («ой, тяжело живётся!») коммунистические тираны считают политическим протестом, неугодное сновидение — нетерпимой критикой…
Раболепие, молчание, послушание, угодничество — возводится во всеобщий абсолютный закон социалистического строя, ставится во главе «советских добродетелей».
Немая жизнь и рыбья смерть…
Богатейшую, красочную речь русского народа большевистские унтеры Пришибеевы стараются свести к убогому советскому словарю, кратчайшему в мире: «приветствуем мудрого», «выполним на сто!»… Коммунистические Держиморды стремятся превратить говорливую деревню в немую.
Советские Юпитеры расценивают свободное правдивое слово, как своего злейшего врага. Они знают свою неправоту и боятся правдивого слова. Справедливое слово приводит к единодушию и к организованным действиям. Инакомыслие, критическое слово — признаки потенциального, «несдавшегося» врага. А «если враг не сдаётся — его надо уничтожить», — таков закон террористического большевистского государства.
И поэтому постоянные приказы из центра: о «большевистской бдительности», о партийно–комсомольском шпионаже. Указы и приказы: «Тащить и не пущать!..» Коммунистические руководители хотят выловить каждое справедливое, критическое слово и задушить его, вместе с его носителем.
Так коммунистические Пришибеевы устанавливают в колхозной деревне рыбье молчание, могильный правопорядок, режим смерти, Каинов режим.
Даже умирать колхозники вынуждены молча, без протеста, по-рыбьи…
Умирать — и не сметь шагу ступить для своего спасения…
Умирать — и не сметь пальцем пошевелить для своей защиты…
Умирать — и не проронить слова протеста, не вздохнуть громко…
— Не пищать, даже умирая!.. — таков краеугольный камень могильно–большевистского правопорядка, коммунистической тирании.
Не владея самым элементарным правом — на жизнь, — колхозники зато владеют всей полнотой «права на смерть»…
Террористическое большевистское государство, Государство–Дракон, предоставило колхозникам только одно «право» — на вынужденную смерть: вынужденно–преждевременную, вынужденно–беззвучную, смерть без протеста, немую, рыбью смерть…
Во многих государствах власть управляет своими подчинёнными «методом кнута и пряника». Но большевистское террористическое правительство расценивает этот метод, как детскую забаву. Организовав режим смерти, оно орудует не кнутом и пряником, а жизнью и смертью своих подданных.
Так Государство–Дракон посредством террора и страха смерти старается превратить колхозную деревню в некрасовскую «деревню Столбняки, уезда Недыханьева, Испуганной Империи»…
КОЛХОЗНЫЙ ГАРЕМ…
Без мужа
При посещёнии колхозных деревень резко бросается в глаза огромное численное преобладание женщин в колхозе. Среда взрослых колхозников женщин в два–три раза больше, чем мужчин.
— Колхоз — это бабьё царство, — говорят в деревнях.
Много мужской молодёжи находится в армии. На военную службу забирают молодёжь с 18 лет. Юноши уходят туда неженатыми. А после военной службы многие не возвращаются в колхоз, а устраиваются в городах и рабочих посёлках.
Немало мужчин уходит на заработки в города. Некоторые отрываются от семьи и оседают там.
Изрядное количество мужчин попало в лагери, оставив своих жён и детей надолго, нередко — навсегда.
Из–за этих причин больше половины женщин–колхозниц вынуждены жить без мужа.
Во время коллективизации по деревням летала легенда об «общей сельской спальне», об «одном колхозном одеяле». На практике колхозная жизнь обернулась к женщине неожиданной стороной: колхоз отнял у женщины мужа, оставил большинство колхозниц без мужа.
Положение в Болотном представляет типичную картину: женщин там втрое больше, чем мужчин.
Девушки — «вековухи»
В колхозе теперь многие девушки не имеют никакой возможности выйти замуж.
В доколхозные времена в Болотном только две девушки всю свою жизнь провели без замужества. Они не могли выйти замуж из-за своих физических недостатков: одна была глухонемая, а другая — кривая. Таких незамужних девушек звали в деревне «вековухами»: век свой живущие без мужа.
А теперь «вековух» в колхозе полно.
Много также в колхозе и вдов.
Вечные вдовы
Прежде вдовы нередко повторно выходили замуж, за вдовцов.
А теперь они этой возможности не имеют. Вдовцы из-за колхозной нищеты предпочитают оставаться одинокими, А если некоторые женятся, то на девушках, которых в колхозе такое множество.
* * *
Характерный случай произошёл в селе. Одинокий пожилой вдовец женился, было, на своей молодой соседке, вдове с тремя детьми. А через два месяца они разошлись.
Стали колхозники допрашивать мужика:
— Почему же ты, дядя Мирон, развёлся с соседкой? Али тебе молодая баба не понравилась?
— Баба, как баба, — степенно разъяснил мужик. — А только пословица не даром молвится: «Жениться — не напасть, да как бы, женившись, не пропасть…» Так оно в колхозе и получается. Одному мне хлеба с трудодней на полгода хватало. А с такой оравой — не успел оглянуться, а хлеба уже ни зёрна не осталось… А потом дело обернулось ещё лучше. Колхозный «голова» вызвал в канцелярию, оскалился и говорит: «С молодой женой тебя, дядя Мирон, поздравляю… Только должен тебя предупредить: как вы теперь с соседкой женились, то записал я вас как один колхозный двор. А на один колхозный двор полагается, по инструкции, которая нам из самого центра спущена, только одна усадьба, а не две. По такому законному поводу наш колхоз другую усадьбу у вас отберёт»… Значит, не только хлеба не будет, а и картошки недохватка… Вот какая весёлая свадьба получилася. Если женишься, то, стало быть, живи без хлеба и без картошки, вой волком и помирай с голоду!.. Потому мы и развелись. Вот где собака зарыта. А что касаемо бабы, то я про неё плохого слова молвить не могу. Баба — как баба: молодая, работящая, Со всеми причендалами, как и другие протчие бабы…