Вспоминая героические былины и легенды о Георгии Победоносце, об Илье Муромце и Добрыне Никитиче, колхозники сопровождали их такими разговорами, которые ясно показывали, что они люди реального, здравого смысла. Они хорошо понимали, что многомиллионную, хорошо вооружённую и сплочённую партию, армию «драконов» и «Соловьёв–Разбойников», победить нелегко...
Бороться с этой партией–армией в одиночку не сможет никто, даже Илья Муромец или Георгий Победоносец. Победоносцев и Муромцев должно быть много. А под их командой должны принять активное участие в боях все жертвы «драконов» — весь подсоветский народ, в первую очередь, колхозники, как самые угнетённые и обиженные жертвы «драконов».
— Против «драконов» и «Соловьёв–Разбойников» нужно бороться всем честным народом, — говорили колхозники. — Да не с голыми руками. Оружие нужно…
— А тогда уж «драконам» не сдобровать!..
Таково было отношение колхозников к коммунистическим «драконам» и к «Соловьям–Разбойникам».
II.
Но колхозники не ограничивались только злобной руганью да мечтами и планами о свержении «драконовской власти» всенародными усилиями, под руководством новых героев, Победоносцев и Муромцев.
Некоторые колхозники проявляли эту свою вражду к «драконам» и действенно, в индивидуальном порядке. Колхозники нападали на «драконов», стремясь избить или даже убить их, хотя хорошо знали, что за это установлено тяжёлое наказание, вплоть до расстрела, как за «антисоветский террор и бандитизм» — так советская власть квалифицировала эти «антисоветские преступления».
Об одном случае, о нападении колхозника–плотника на председателя сельсовета в Болотном, уже было рассказано в одном из предыдущих очерков.
Был и другой, аналогичный случай. Колхозник напал на местного секретаря партячейки и избил его. Этот секретарь сделал на колхозника донос за то, что тот отрицательно отозвался о колхозной системе, высказав свою уверенность, что проклятая антинародная система скоро сгинет.
Третий случай нападения, — когда колхозник грохнул письменным прибором в служебном кабинете самого председателя райисполкома, типичного «дракона», истязателя колхозников…
Четвёртый случай (о котором рассказано в одном из предыдущих очерков), когда колхозник–подросток напал на своего отца–коммуниста и хотел проломить ему молотком голову, — тоже в своей основе имел политическое умонастроение колхозника. Мальчик так сильно озлобился на отца не за то, что тот развёлся с его матерью. Таких случаев было слишком много, и они такого враждебного отношения у детей не вызывали. Но мальчик–колхозник так сильно озлобился на своего отца за то, что тот со своей новой, молодой женой живёт материально очень хорошо, а оставленным детям–колхозникам никакой материальной помощи не оказывает. Колхозные же порядки таковы, что дети, оставленные без помощи, там голодают, бедствуют, мучаются. Отец–коммунист, живущий хорошо, оставляет своих голодающих детей без помощи не только в противоречии с совестью, но даже вопреки советским, коммунистическим законам о выплате детям алиментов после развода. Именно из–за этого голодающий, брошенный без помощи, колхозник–подросток бросился с молотком на своего сытого отца–коммуниста. Он считал своего отца–коммуниста вдвойне виновным перед собой: и за тот колхозный режим голода, который установила партия «драконов», при активной помощи отца; и за то, что сытый отец–коммунист оставляет безо всякой помощи своих голодных детей, даже вопреки коммунистическим законам.
Все вышеперечисленные случаи нападения на коммунистов были случаями индивидуальными и стихийными, осуществлёнными сразу, без подготовки, импульсивно.
«Драконы» довели свои жертвы до невыносимого положения, и те с отчаянием, долго не раздумывая, бросились на своих мучителей, «драконов», с кулаками, письменным прибором или молотком.
Мне рассказали о случае группового и обдуманного нападения колхозников на «дракона».
В одном посёлке, который при коллективизации не был присоединён к соседней деревне, а остался на положении самостоятельного колхоза, — не было ни одного коммуниста: ни члена партии, ни комсомольца. Председателем колхоза был тоже беспартийный местный крестьянин, действительно избранный собранием жителей.
Пользуясь такими обстоятельствами, этот маленький поселковый колхоз самочинно осуществлял много таких мероприятий, которые для колхозников были очень благоприятны и желательны, но совершенно противоречили советским законам о колхозах. Так, например, председатель колхоза, желая максимально снизить хлебозаготовки, в своих отчётах вдвое снижал уровень урожая. А в соседних колхозах председатели–коммунисты в своих отчётах обыкновенно увеличивали размеры урожая вдвое, по сравнению с действительным: им хотелось похвастать своими «достижениями» перед своими районными партийными начальниками и сдать своему государству как можно больше хлеба в виде хлебозаготовок. Об интересах же колхозников они совсем не заботились.
Хлеб и другие продукты колхозникам раздавали в этом колхозе не по трудодням, как установлено в советском законе, а по едокам. — «Хлеб едят не только рабочие, но и дети, и старики, и больные, и другие неработоспособные. Почему же их оставлять без хлеба?!.»
После урожая на этом посёлке хлеб раздавали прежде всего хлеборобам. Затем засыпали колхозные фонды. А потом уже остатки, после выполнения всех сельскохозяйственных работ, они сдавали государству.
Почти весь скот держали в индивидуальном владении.
Усадьбы на колхозный двор у них были прежние, ещё с нэповских времён, двухгектарные, то есть, в восемь раз большие, чем в соседних колхозах. Половину дня колхозники работали на колхозных полях, другую половину — на своей усадьбе, на огороде, в саду, в своём хозяйстве, по своим делам. В воскресенье посельчане не работали ни в колхозе, ни дома: отдыхали.
При этих порядках колхоз выполнял все свои обязательства перед государством (продуктозаготовки) наравне с другими колхозами.
Но жители этого посёлка из-за таких порядков получили возможность жить во много раз лучше, чем в соседних колхозах. У них было не только хлеба и картофеля вдоволь, но и все другие продукты: каша, масло, молоко, мясо, овощи, фрукты. Они жили почти так же, как в нэповские времена. Ввиду того, что свои обязательства перед государством колхоз выполнял нормально, местные органы власти ничего об этих оригинальных порядках не знали. Сами же колхозники–поселяне дружно и крепко хранили в тайне свои дела и порядки. Случайно заехавшего уполномоченного поселковое правление угощало и спаивало так, что он засыпал и не в состоянии был ничего увидеть и узнать. Но вот однажды к ним в посёлок, в гости к родственникам, пришёл комсомолец из другой деревни, пробыл там несколько дней, кое-что разузнал и настрочил в райком донос об «антисоветских порядках в поселковом колхозе». Представители районных органов власти начали расследовать дело. Поселяне и колхозное правление держались так дружно, что комиссия ничего точно разузнать не могла. Но вынесла решение, что «поселковый» колхоз должен быть присоединён к большой артели в соседней деревне «…в целях укрупнения колхоза, усиления партийного контроля над ним и предотвращения возможности устройства антиколхозных порядков на посёлке».
После этого жители посёлка поймали доносчика и жестоко избили его, приговаривая: «Это тебе пока за один донос! А ежели последует другой, тогда совсем прикончим! ..»